"Скифская мистерия". Повесть об изгаженной идее. Часть вторая.
После сложных, но выверенных разработок по реконструкции скифской инструментальной музыки пришла пора еще более сложной работы - обращение к вокальному искусству скифов. А что есть? Только два изображения: одно - золотая пластина из Сахновки (Поднепровье), на которой, среди пирующих изображен бородатый музыкант с инструментом, подобным кифаре, в руках; второе - изображение на стене склепа Восточного могильника Неаполя-Скифского (городища Керменчик) - мужчина с инструментом, подобным лире. Оба изображения имеют характер подачи образа придворного певца, подобного греческим аэдам и индийским певцам ранних индоарийских государств. По ходу обращения к исследуемому материалу, я обратил внимание на ареал распространения инструмента подобного тару (китафе, дутару), который совпадал территории экспансии индоевропейских етносов на Ближнем Востоке, в Средней Азии, в Передней Азии, на Закавказье, на Балканах, в Индии. Н.Е. Грибанова доработала мою догадкук с точки зрения музыканта, указав, что индоевропейским воинственным народам была присуща такая черта культуры, как прославление воинов и их священных царей. По ближневосточным, балканским, индоиранским аналогиям можно было определить основы характера вокального творчества скифов - одного из индоевропейских народов, также как и их предки, вторгавшихся на Ближний Восток. По этим аналогиям можно было обратиться к стихотворно-певческой конструкции стихосложения "Илиады", "Одиссеи", "Махабхараты", "Рамаяны". Надлежало выдержать взаимосвязанность ритмики стиха и манеры пения придворного поэта. Однако, возникала другая проблема - о чем должен был петь наш придворный поэт? В этом направлении мысли нам оказали помощь труды человека удивительной проницательности - скифолога Дмитрия Сергеевича Раевского. Вам наверное известен его филигранный труд "Модель скифской культуры"? Благодаря этой работе исторические изыскания скифской области перешли из сферы истории в сферу культурологии. Д.С. Раевский выделял несколько мифов, имеющих черты сюжета культового праздника. Центральным таким комплексом был обряд принятия от скифского "небесного отца-победителя" -Папая - скифским царем - новым воплощением солнечного мифического царя Колаксая небесных даров (возможно, данных еще более архаическим божеством по типу Урана, Варуны, Ахрумазды, Сварога)- боевого топора, ритуальной чаши, плуга с упряжкой. Нужно было вжиться в это действие, передающее благословение на весь скифский народ через их священного царя. Текст был написан точно как и ожидалось по методике интуитовной герменевтике - обвалом, ни одного слова по ходу не меняли. Музыка писалась параллельно Н.Е. Грибановой - преподавателем и Петром Круком - студентом. Так в самую сердцевину - между двумя инструментальными композициями вклинилась вокальная композиция "Молитва Колаксая". И сразу определилась общая конструкция: первая часть композиции представляла собой шествие царских скифов, которые шли на зов своего царя; далее имела место "Молитва Колаксая"; завершением представляла композиция, иллюстрирующая скифский пир, танец, в котором противопоставлялись степные и горные ритмы. "Молитву Колаксая" записал Федор Марченко, студент, сейчас хорошо известный, но и тогда уже достаточно заметный исполнитель. Перед записью Федор ездил в Керчь - "слушать" Царский курган. Его дромос оказался удивительной акустической раковиной. Все шло на вдохновении. Сформировалась трехчастная композиция, которой я дал название "Колоксия" - по эмени царя Колаксая - термин, раскрывающий понятие соединения красоты и священного. Можно было бы взять и название "Скифская мистерия" - его предлагала Н.Е. Грибанова, это название у нее бессовестно украдено. Но мы не удивляемся и не даем брезгливости отвлекать нас от творчества. Я предполагал, что действие выйдет за пределы мистической сокровенности, так как надо ведь не просто реконструировать скифскую музыку. Она архаична, необычна, далекая от современных запросов даже классической музыки. Потому неизбежной представлялась анимация - осовременивание, а значит - мистичность должна была уступить место праздничности. Правда, мы даже не догадывались, что мистичность уступила место балагану.
Продолжение следует.