Трусы, мехом наружу

[Rumlin]

http://lllit.ru/litera/show_text.php?t_id=15512

После окончания университета (незадолго до кончины советской власти) внедрять в детские массы литературный «великий и могучий» я начала в сельской школе, где-то километров 40 от Минска, если по кривой. По прямой же было гораздо короче, но только для эктремалов на вездеходах –вертолетах или, на худой конец, на планерах. Деревня, в которой находилась моя школа, поразила меня в самую печенку. Такой красоты я не видела досель нигде, хотя до этого объездила чуть ли не весь СССР. Она как-то широко раскинулась вдоль многочисленных холмов, на которых или у которых в свое предысторическое время застрял ледник, что казалось,она просто спряталась от любопытных или завистливых глаз. За холмами темнели леса,обильно разбавленные природными и рукотворными озерами, в которых без страха в плавниках жировала рыба. Название у деревни было довольно странное – Прилепы, и я долго не могла понять, почему так она называлась, пока не вникла в ее историю. Но это уже другой рассказ.

 

Моими подопечными, в чьи податливые умы я должна была вложить «азы и буки» русского языка и литературы, были дети местных колхозников и сельской интеллигенции. На первых же уроках я поняла, что пахать мне здесь придется до мозолей в мозгах, чтобы научить белорускоговорящих детей более-менее грамотному русскому. Мои ученики, к их чести будет сказано, мои мужественные потуги воспринимали спокойно и адекватно. Через несколько месяцев я перестала встречать в их тетрадях «што», вместо «что», «чаго», вместо «чего» и многие другие «выкидоны» билингвизма.

 

Говорят, с кем поведешься, от того и наберешься. Это про меня. Ближе к зиме я заметила за собой, что в общении с местными плавно перешла на «трасянку», смело смешивая «великий и могучий» с местным белорусским диалектом. Оговорюсь сразу, только в бытовом общении. В школе же все попытки местных учителей и детей заговорить со мною на мешанине родственных языков я пресекала на корню, как можно тактичнее поправляя их язык, то есть автоматически занимаясь синхронным переводом. Но не все было благополучно. Белорусский язык - увы мне, увы! - я знала на твердую «тройку», так как учила его только в университете, где наш профессор-белорусовед долго сопротивлялся, прежде чем выставил мне на итоговом экзамене проходную «четверку» и то только благодаря моему неиссякаемому оптимизму и моему второму счастью…

 

Конечно же, мое слабое владение родным языком для меня не раз аукалось самым странным образом. Очень часто при переводе с белорусского на русский я попадала впросак, просто не находя в закоулках своей памяти нужного слова для перевода на русский, отчего мне приходилось или краснеть, как маков цвет, или делать вид, что у меня со слухом проблема. Мне бы засесть за книжки, за словари на «роднай мове», но времени на более глубокое изучение языка «матчыны» у меня практически не было (уходила я в школу в 7-30, возвращалась, в лучшем случае, в 20-30), поэтому с грехом пополам обходилась тем лексическим запасом, которым меня снабдили в университете.

Но однажды случилось то, что должно было случиться.

 

В один из шумных школьных дней во время большой перемены ко мне в кабинет (к моим часам преподавания щедрой рукой районной администрации была добавлена должность завуча) ворвался ученик из шестого класса Некипелов Коля, заядлый двоечник и неиссякаемый оптимист, и, несмотря на то, что в кабинете я была не одна, заорал чуть ли не с порога:

- Алла Владимировна, вам трусы … эта…как яго... надо? (Переведу это слово с белорусского на русский, чтобы был понятен смысл дальнейшего: трусы – это не предмет нижнего белья и не пугливые люди, это кролики по-русски, но это я потом узнала…)

 

Я как раз в это время объясняла коллеге и комсоргу детали плана их работы. Когда же в мой мозг ворвались слова Некипелова, я запнулась на полуслове и в полном недоумении вытаращилась на ученика. Елена Сергеевна, учительница труда, усмехнулась, но ничего не сказала. Людочка-комсорг тоже никак не отреагировала, только я изобразила удивленного карася, вытащенного без всякого предупреждения на берег.

 

Конечно, в кабинете повисла гоголевская пауза. Три пары глаз вопросительно смотрели на меня, я же таращилась на наглеца шестиклассника и интеллигентно подыскивала нужные слова, чтобы огреть этого олуха по заслугам. Подумать только, мне, завучу сельской школы, вот так, во всеуслышание!, предлагают предметы нижнего белья и в такой ужасной вульгарной форме!

 

Некипелов Гоголя еще не читал, не дорос еще, поэтому долго паузу не держал.

- Ну, так браць будзiце? – спросил он, бросившись к моему столу. – Трусы вельмi добрые, частку ужо разабралi. А учора Людка прыбегла ды кажа, шо i вам трэба, вы казалi.

Тут я перестала изображать из себя выброшенную на песок рыбину и, обретя дар речи, вскипела, проигнорировав в устах моего ученика белорусскую речь и все орфоэпические в связи с этим нюансы:

- Некипелов, ты с какого дуба сегодня слямзился? Какие трусы?

Потом развернулась к комсоргу Люде за объяснением.

- Люда, в чем дело?

Люда весело оскалилась и сразу пустилась в объяснения:

- Вчера же на собрании вы сказали, что вы бы купили пару штук, если Некипеловы продавать будут.

- Я?

- Вы!

- Когда?

- Вчера!

- И я была в здравом уме и твердой памяти?

 

Люда на секунду замялась, внимательно всмотрелась в мое лицо, даже приблизила стул к моему начальственному столу, потом утвердительно кивнула.

- Обалдеть! – протянула я и с надеждой уставилась на Елену Сергеевну, молодую коллегу – мы с ней пришли в школу одновременно: я после универа, она – после педучилища.

Елена Сергеевна, словив мой ошарашенный взгляд, пожала плечами, таинственно мне улыбнулась, изобразив улыбку Моны Лизы, и уставилась в папку с документами, легонько дрожащей у нее в руках.

 

Некипелов вопросительно прикипел ко столу и не хотел в никакую от него отлипать, пока не получит от меня вразумительного ответа.

- Ну, шо, будзiце браць? А то яшчэ дырэктар хоча узяць парачку, - ученик не отрывал от меня своих чистых наивных глаз, поэтому я не смогла послать его по известному в народе адресу, только зло выпучилась на него и беззвучно просклоняла наглеца по всем имеющим падежам.

Тихий смешок Елены Сергеевны, раздававшийся из-за папки, меня обозлил окончательно. «Вот гады, - пронеслось у меня в голове, - решили меня разыграть, но это у них не пройдет…»

 

В этот момент в мой кабинет зашел директор школы Александр Григорьевич (не тот, не тот…!!!). Он, увидев Некипелова, сразу обратился к нему:

- Коля, а я тебя ищу, как насчет моей просьбы? Оставили хоть несколько штук?

Коля с готовностью юлы тут же развернулся к директору и бодро заявил:

- Мамка вам ужо отлажыла самых лепшых!

Потом он повернулся с не меньшей энергией ко мне и добавил:

- И вам, Алла Владимировна, мая мамка падрыхтавала тоже таких прыгожых, што аж слюнкi цякут.

И тут мою крышу снесло ураганом, носящим не женское имя, а мужское – Коля:

- Какие слюнки? Ты что, Некипелов, решил меня сегодня на коня посадить? Если мне что-то и надо, я пойду и куплю в магазине, но не буду обращаться к тебе за помощью. Ты понял меня?

 

На Некипелова от моего всплеска напал временный ступор: он замер в виде степного суслика, настороженно обозревающего просторы своего места обитания.

Но тут к нему на помощь подоспел директор.

- Чего вы горячитесь, Алла Владимировна, не хотите – не берите. Я заберу. Да, и в магазине вы таких не купите, да их и не продают в магазинах, может, только на базаре, но я ни разу не видел.

 

Все, это был аут. Я в нокауте упала на стул и отключилась. Мой мозг наотрез отказался воспринимать хоть какую-либо информацию. Это же надо, как плохо все в торговле!!! Трусов ни в магазинах, ни на базаре не найти. Дожила советская власть, даже нижнее белье сделала дефицитом. А это означает только одно - трындец скоро наступит этой самой советской власти!

 

Звонок на урок, неожиданно заполнивший секундную паузу, наступившую после реплики Александра Григорьевича, сорвал с места Некипелова и комсорга и вышвырнул их вон из моего кабинета. Я только-только освобождено вздохнула, как в проеме дверей вновь показалась довольная рожица Некипелова - и ко мне понеслось:

- Я к вам после урока вновь забегу, штоб узнать, сколько штук вы браць будзеце. Добра? Ой, хорошо?

 

Рожица смылась, я же схватилась за голову и застонала:

- Черт знает что! Александр Григорьевич, вы мне можете объяснить, в чем дело? Какие трусы? Они что, тоже в дефиците, что даже алики стали ими торговать?

Александр Григорьевич хотел было тоже уйти, хотя у него, как и у нас с Еленой Сергеевной, была «форточка», но затормозил и с большим недоумением воззрился на меня.

 

Я вопросом развела руки: мол, я жду ответа, как соловей лета.

- Вельмi добрые трусы, - ответил директор (я же поморщилась, уловив в словах директора орфоэпический казус), - я у Некiпеловых увесь час бяру i зауседы даволен, - тут директор вспомнил, что он разговаривает с «русицей», и добавил, но уже на чистом русском: - Они у них хорошие очень, а главное – качественные.

- А почему у Некипеловых? – на выдохе прошипела я. – У них же семья неблагополучная, мало ли что они могут продать? Вдруг это какая-нибудь зараза? Или еще чего-нибудь хуже?

- Нет, - категорично заявил директор, абсолютно не реагируя на то, что Елена Сергеевна со своей папкой уже практически лежала под столом от сдавленного смеха, - Некипеловы, несмотря на их тягу к спиртному, очень аккуратны и плохого не продадут. У них почти вся деревня – покупатели.

 

- Этого не может быть, - с последних сил бросилась я на амбразуру, - я была у них с инспекцией: там нищета, соглашусь, чисто, но нищета, и залежей трусов я там не видела и вообще никакого товара для продажи там не видела.

- А вы во двор к ним ходили? – уточнил директор, потом немножко подумал и медленно произнес, как будто его что-то осенило: – Они во дворе свое хозяйство держат. Как все деревенские. Это у вас, городских, все в доме, в деревне так не принято.

- Еще лучше! Трусы на улице! Ни в какие ворота!!

- А где их еще держать? – осторожно возмутился директор.

 

Я с подозрением покосилась на директора, потом на почти уползшую под стол коллегу, потом медленно, с расстановкой произнесла:

- Дома, я так думаю, было бы лучше. Все-таки санитария хоть какая-нибудь, а на улице дожди бывают, смена всяких температур… морозы и так далее ….

- Зачем дома? – не понял директор. – Им и на улице неплохо.

 

Наверное, на моем лице застыла улыбка идиота, так как директор вдруг как-то по-доброму посмотрел на меня и так ласково и нежно улыбнулся в ответ, что мне вдруг показалось, что он сейчас бросится ко мне и прижмет ко своей груди, чтобы успокоить мою разволновавшуюся душу и вернуть улетевшую крышу на место.

- Понимаете, Алла Владимировна, у Некiпеловых вельмi добры трусятник, - директор кашлянул и продолжил уже на русском: - А дождь с морозом им до лампочки, так как, как вы должны знать, у них мех.

- Мех? У Некипеловых?– хихикнула я.

- Почему у Некипеловых? – обиделся директор.

– А, значит, не Некипеловы меховые, а трусы?- съязвила я, со злостью сорвав и бросив назад трубку телефонного аппарата, зазвонившего так некстати. - И где мех у них? Снаружи или внутри?

 

Директору мой вопрос явно не понравился. Он взял стул у стены, придвинул к столу и сел напротив меня, с сочувствующим взглядом оценивая мою тупую рожицу лица.

- Наружу, конечно, наружу, - мягко произнес он, отчего мне сразу же захотелось набрать 03 и вызвать лично к себе бригаду психиатров.

Чтобы отодвинуть знакомство с палатой номер 6, я с нескрываемым сарказмом выдавила из себя десяток слов, пока в силах была что-либо сказать:

- А внутрь мехом не бывает? Я бы купила мехом внутрь…

 

Директор на некоторое время задумался, наверное, вопрос для его исторического мышления (он был историком) оказался очень сложным. Но тут Елена Сергеевна не выдержала напряжения и пошла во все тяжкие: она разразилась таким хохотом, что графин с водой у меня на столе угрожающе затрещал, обещая взорваться, а техничка, дежурившая у звонка, влетела в кабинет со шваброю наготове.

«Надо все-таки вызвать скорую, крышу снесло не только у меня», - пришла я к неутешительному выводу, увидев, как Елена Сергеевна выползает из-под стола, держась за живот, а техничка угрожающе помахивает орудием труда.

 

Но тут масла в огонь подлил очнувшийся от дум директор, он без всяких оговорок, даже в какой-то степени категорично заявил:

- Трусов мехом внутрь не бывает, только мехом наружу! Это я знаю точно!

- Жаль, - под дикий рогот Елены Сергеевны с усилием произнесла я, - а то бы купила несколько пар мехом внутрь. Классно бы было, зимой тепло, не дует, а главное… - борьба с радикулитом. Кстати, вы не знаете, они от радикулита помогают? Я бы и матери своей взяла, хай у нее косточки погреются.

Один-один. Ничья! Директор ушел, как и я несколько минут назад, в нокаут. Он замер с открытым ртом и распахнутыми навстречу моему идиотскому выражению лица глазами и не издал ни звука. То- то же!

 

Нет, когда ты сам тупишь – это не так смешно, но когда твое начальство – «Аншлаг» отдыхает. Я заржала, как лошадь при виде кавалера. Такого нашего директора, кстати, весьма симпатичного, я еще не видела: глаза и рот были одинаковой окружности, как будто большая буква «о» застряла в этих жизненно важных для учительства органах всерьез и надолго. Плюс широкие плечи поднялись к изменившим цвет ушам, покрасневшим от неизвестного обществу нахлынувшего чувства. Да и директорская прическа, утром аккуратно уложенная заботливыми руками жены, взъерошилась и стала изображать из себя «взрыв на макаронной фабрике».

 

Елена Сергеевна рыдала, давясь смехом, на плече у технички Тамары Ивановны, которая в свою очередь, чисто рефлекторно тоже изображала радость, но очень осторожно: все-таки два начальника в кабинете, вдруг что не так выйдет…

 

Директор упорно изображал букву «о».

 

Графин медленно, хотя и незаметно, приближался к роковому краю стола…

 

Атмосфера накалялась… кое-где стало даже искрить…

 

Отдыхал лишь телефон, за последнюю минуту не издавший ни звука. Вот зараза! До этого дребезжал с завидным постоянством!

 

- Ой, не могу! – захлюпала на плече у технички Елена Сергеевна. – Алла…- всхлип – Вла...ик...ди..ик!..ой...вна… -всхлип- я уже больше …- всхлип-всхлип - …не-мо-гу-у! Пе-ре-ста-ньте! У-ме-ня-жи-вот-лоп-нет, ой, не-мо-гу!

- А чего ты ржешь, как конь ретивый? – набросилась я на коллегу, придавив свой смех гневом.

-Хи-ха-хи-ха, да вы… все вы… и Алекс…анд..р…гри…гор…евич, ой, не-мо-гу, все, уми-раю.

Елена Сергеевна сползла с технического плеча Тамары Ивановны на рядом стоявший стул и сложилась вдвое.

 

Тамара Ивановна, взяв швабру наперевес, на всякий случай заняла оборону у дверей.

Директор по-прежнему изображал известную букву в алфавите.

Я,пожалев начальство, сменила ржание на интеллигентный смех и укоризненно заметила все еще находящемуся в нокдауне Александру Григорьевичу:

- Вот Елена Сергеевна сорвалась с катушек, теперь такого напилит на следующем уроке, что ни один столяр-плотник разобрать не сможет. И все из-за вас, Александр Григорьевич! И из-за ваших трусов, мехом наружу, будь они неладны!

 

Мои слова, наверное, явились катализатором, так как буква «о» сдулась и лицо директора приобрело прежнее начальственное выражение, а уши сменили свекольный цвет на бежевый.

- Кстати, Александр Григорьевич, - вдруг осенила мой мозг гениальная мысль, - а вы для кого трусы берете? Для жены или для себя?

Директор закрыл рот, обернулся на умирающую от смеха Елену Сергеевну, оценил воинственную позу технички и только потом соизволил ответить, но с каким-то напрягом:

- Для нас обоих. А что?

- Мехом наружу? – мои губы сами по себе сложились в иронический изгиб.

- Не понял?

- Ну, эти изделия легпрома в союзе с Некипеловыми будете брать с мехом наружу?

Из глаз директора опять полезла буква «О», и, чтобы избежать ступор начальства, я вежливо так поинтересовалась:

- А позвольте спросить, как вы их стираете? Или в химчистку сдаете?

 

Грохот повалившегося на пол тела сорвал с места меня и директора: Елена Сергеевна в своем шикарном югославском костюме, который она неделю назад мужественно отвоевала в столичном ГУМе, лежала на полу и билась в конвульсии.

Мы с директором бросились к трудовице, техничка на всякий случай отставила швабру, вытянулась в струну и стала напоминать караульного у Мавзолея Ленина.

- Что с вами, Елена Сергеевна? – возопил директор, наклоняясь над девушкой.

- Ой, я-не-мо-гу бо-льше -сме-ять-ся. У-ме-ня-все-бо-лит! – простонала Елена Сергеевна, через силу пытаясь подняться.

Директор проявил всю свою галантность, в вежливом поклоне подставил руку для опоры - и Елена Сергеевна хоть и с трудом, но поднялась, правда, выпрямиться так и не смогла.

 

Тут-то на нас с директором снизошло. Мы синхронно с ним переглянулись, даже улыбнулись друг другу, а потом вопросительно уставились на коллегу.

- Елена Сергеевна, - строго так спросил Александр Григорьевич, - чем мы с Аллой Владимировной так вас рассмешили, что вы даже покатились на пол от смеха? Поделитесь же с нами своей радостью.

 

Елена Сергеевна махнула через силу рукой, в полусогнутом виде добрела до стола, схватила со стола кувшин, который через каких-то доли секунды собирался свергнуться со стола, и присосалась к его горлышку. Когда воды в кувшине осталось ровно наполовину, Елена Сергеевна оторвалась от посуды и мокрыми глазами уставилась на наши вопросительные рожицы.

- Ребята, - устало выдохнула она, - вы говорите о разных вещах и поэтому друг друга не понимаете, но зато как смешно…

- То есть? – не понял директор.

- Некипелов что предложил Алле Владимировне? – ответом спросила Елена Сергеевна у директора.

- Трусов! – невозмутимо ответил директор.

Я покривилась: директор называется, слова в неправильной форме все время произносит – не трусов, а трусы… Вслух я, конечно, ничего не сказала: не захотела умничать.

- Алла Владимировна, - обратилась ко мне усталая коллега, - что вас возмутило в предложении Некипелова?

- Как что? – взвилась я. – Чего он мне трусы предлагает? Вот вам почему он ничего не предложил?

Девушка плюхнулась на стул и, через силу пытаясь сохранить серьезное выражение лица, пояснила:

- Я мясо не ем, поэтому кроликов у Некипелова я не заказывала.

- А при чем здесь кролики? Да, я вчера на собрании говорила, что хочу купить крольчатины, но …

 

И тут я все поняла: трусы-кролики – одно целое, одно понятие, только на разных языках.

- Александр Григорьевич, - засмеялась я, - я же думала, что вы хотите купить у Некипеловых трусы, ну, нижнее белье…

- Трусы? – Александр Григорьевич чуть не подавился смехом. – То есть, подождите… трусы, мехом наружу – это для вас были не кролики, а… То-то я думаю, почему вы постоянно неправильно ставите в этом слове ударение, но постеснялся вас поправить... ТрУсы...трусЫ...

Директор со стоном упал на стул рядом с Еленой Сергеевной, я, сгорая со стыда и параллельно захлебываясь смехом, присоединилась к ним, только техничка Тамара Ивановна осторожно раздвигала в улыбке рот и подозрительно посматривала на нас.

Когда мы успокоились, она очень осторожно поинтересовалась:

- А я не поняла, бывают трусы мехом внутрь или нет?

Раздавшийся звонок не смог заглушить нашего рогота.

[Туся]

до слёз

[Lara Kroft]

баян примерно двадцатилетний, но великолепнейший.