Во многих книгах писателя Михаила Лезинского вы встретите воспоминания об Орлове. Недавно в ночной передаче радиостанции РЭКА, посвященной тем, «кто еще не выпал из детства» радиослушательница прочитала любимые стихи своих детей и внуков. Она не помнила их автора. «Кажется, Орлов». Ведущая Лиора Ган уточнила: «Владимир Орлов». Уверена, что у тех, кто слышал, КАК она произнесла это имя, сжалось сердце. Ну, а в «Лире» Фредди бен Натана (радиостанция РЭКА), поэзия и личность Владимира Натановича Орлова занимает достойное место. Кто как не коллега по писательскому цеху может знать подлинную цену его таланта?
Этот список бесконечен. Пусть простят меня те, кого я не назвала. Но одно имя я не могу обойти вниманием. Во-первых, я его впервые услыхала от Орлова. Во – вторых, когда я позвонила Александру Каневскому, а это именно он, то не успела ничего объяснить. Как только я произнесла: «Владимир Орлов», тут же последовало: «Где? Когда? Во сколько? Я буду непременно. Я его очень любил!».
Это была взаимная любовь. Из Израиля сын Юрий и верный друг поэт Леонид Сорока переправляли ему литературу, журналы и газеты на русском языке. Орлов был щедр. Многие, не только я, брали почитать «Гарики» Игоря Губермана, журналы «Балаган» и, если мне не изменяет память, «Балагаша» для детей. Но однажды я услыхала: «У меня есть одна книга. Я хочу, чтоб ты ее прочитала. Но домой я тебе ее не дам. Садись и читай!». Он иногда говорил таким тоном, что ослушаться было просто невозможно.
Я села в кресло в его кабинете и прочитала повесть «Тэза с нашего двора» Александра Каневского. Как только я вошла в атмосферу произведения, поняла, что «зацепило» Орлова. Интернациональные послевоенные, огромные дворы с крошечными квартирками были не только в Одессе. В одном таком симферопольском дворике вырос Владимир Орлов.
Военное детство, послевоенное отрочество. Постоянное чувство голода. Жизнь в бараке, работа на хлопковом поле. (То, что в Крыму после войны пытались выращивать хлопок, я узнала от Орлова). Детский паек: маленький, мокрый, пятисотграммовый кусок хлеба, что-то непонятное, называемое супом и пачка махорки. У взрослых тот же набор, но хлеба на триста граммов больше.
В соседнем бараке жили пленные немцы. Паек точно такой же. Детям не хватало еды, взрослым – курева. Вова был самым маленьким, но самым шустрым. Как этот посланник доброй воли проникал во вражеский барак, минуя охрану? Как объяснялся с фрицами? Но, можете себе представить, каков был его авторитет среди ровесников? Среди тех, кто, отдав ему махорку, получал хлеб?
Трофейные фильмы! Вместо школы – в кассы кинотеатров. По несколько раз выстаивали в огромных очередях и покупали билеты. Вечером перепродавали их перед сеансом. Хватало на сельтерскую с пирожком. Потом просачивались сквозь толпу выходящих из кинотеатра - и под скамейки. Ну, а дальше дело техники. Конкуренция становилась все жестче. Перекинулись на театральные билеты. Спрос был значительно ниже. Прогорали. Потом подчищали дату и сбывали. Пробирались на галерку и ухохатывались глядя вниз. Ох уж эти двойные билетики! Скандальчики! Контролеры и администраторы!
Он был разным. Но те, кому посчастливилось видеть, как он общался с детьми, забыть просто не смогут. До сих пор в летних ( когда-то в пионерских) лагерях поют его песни: «Не хочу я каши манной. Мама, я хочу домой!», «Улыбка, улыбка, улыбка до ушей. Такая улыбка, хоть завязочки пришей!» и много других. Я же была свидетельницей укрощения Орловым более сотни сельских школьников. Ребятишки устали ждать писателя. Они были везде: висели и раскачивались на дверях, ползали по полу, прыгали по креслам сельского клуба. Часть взобралась даже на крышу. И все это орало!
Через несколько секунд, практически неподвижный, очень больной и очень именитый писатель стал во главе этой банды. Отодвинув от себя микрофон, одной рукой опираясь на спинку стула. Я до сих пор не понимаю, как это произошло. Он им загадывал какие-то загадки-стишки. Ответ на одну такую загадочку –«зеленая сопля». Видели бы вы физиономию того счастливчика, кто угадал, кому Орлов подарил свою книжку! Видели бы вы лица почтенных учительниц, которые до этого не могли совладать со своими деточками!
…Мне осталось дочитать несколько страничек. Пока я открывала для себя писателя Александра Каневского, Владимир Натанович уходил в большую комнату – смотрел «Новости» по телевизору, что-то обсуждал с женой Нонной на кухне. Потом вернулся в кабинет и сел за письменный стол. «Мая, теперь ты знаешь, как надо писать?» – произнес какой-то загробный голос. Сердце у меня ушло в пятки. Оглядываюсь. Орлов сидит вполоборота от меня. Пишет. В соседнем кресле не просто спит, а похрапывает их собачка Джулька. Прихожу в себя и продолжаю читать. В конце концов, с кем не бывает?
«Мая! Хочешь кофе?». Тот же голос. Джулька спит. Орлов абсолютно сосредоточен. В своих больших очках склонился над столом и пишет. Они ничего не слышали! Я застыла. «Испугалась? Дочитывай, и пойдем на кухню пить кофе. Нонна пирог сочинила».
Вы когда - нибудь сходили с ума? Нет? Тогда вам меня не понять. Я уставилась на Орлова. Прервать его творческий процесс не смею, но и молчать не могу. Мысленно умоляю его оторваться от бумаги. «Господи, думаю, - хоть бы он в туалет захотел!». Сама в столбняке. Тут-то он захихикал.
Потом пьем на кухне кофе. Орлов гадает мне на кофейной гуще и во всех подробностях рассказывает жене, как он меня разыграл. Нонна успокаивает. Не я - первая не я – последняя. О его даре чревовещателя узнавали именно таким образом. Честно говоря, я ему отомстила. Через несколько дней, на той же кухне, он нашел у себя в тарелке большую жирную муху ( купила в отделе для рыболовов). Ах, как он искренне обрадовалась, когда тотчас я подарила ему еще несколько новеньких разномастных мух и стрекоз. Потом рассказывал, как он разыграл одну юную журналистку, облизывая это омерзительное насекомое и причмокивая от удовольствия.
Он мог бы стать выдающимся актером. Или певцом. У него загорались глаза, когда он что-то этакое творил. Мне рассказывал один композитор с типичной фамилией, что ни одна его песня не проходила киевскую цензуру. Пока Орлов, прочитав очередное резюме, не сложил эти песни в один большой чистый конверт. И, подписав их каким-то Голопупенко, не отправил в столицу. Все песни были одобрены самым высочайшим жюри.
Я вспоминаю его каждое утро. Завариваю кофе, всыпаю сахар, а потом помешиваю его машинально по часовой стрелке. И слышу, как он мне когда-то сказал: «Не в ту сторону мешаешь. Нужно наоборот». Размешиваю сахар против часовой стрелки и укоряю себя за то, что так и не выяснила, насколько серьезно было это замечание.
Да он бы и не ответил.
2005 г.
Израиль.
Помощь
