Помощь
Все серии передачи «Суть времени» вы можете посмотреть на центральном сайте:
Если вас волнует то, что происходит сегодня в мире, в нашей стране.
Если вы хотите понять, что нас всех ждет завтра.
Если вы относитесь к краху СССР как к личной трагедии.
То смотрите эту передачу. Думайте, рассказывайте другим.
О самом же движении, вы можете прочитать на сайте:
Мы посоветовались и решили назвать эту передачу "Суть времени" не потому, что есть забавное созвучие между названиями "Суд времени" и "Суть времени", а потому, что действительно хотим обсуждать суть времени, суть своей эпохи, в которой мы живём, её проблемы, её болевые точки, перспективы, а также генезис, происхождение той ситуации, в которой мы все оказались. Это и есть главное. Это невозможно обсудить на телевизионном шоу, особенно когда споришь с людьми противоположных убеждений, причём страстно отстаивая. Это можно обсуждать спокойно между своими, когда не боишься задевать больные проблемные точки, когда можешь искать ответ вместе с другими не понарошку, а действительно в реальном масштабе времени или как говорят в таких случаях "онлайн", т.е. прямо вот здесь и сейчас.
Если вас волнует то, что происходит сегодня в мире, в нашей стране.
Если вы хотите понять, что нас всех ждет завтра.
Если вы относитесь к краху СССР как к личной трагедии.
То смотрите эту передачу. Думайте, рассказывайте другим.
О самом же движении, вы можете прочитать на сайте:
Мы посоветовались и решили назвать эту передачу "Суть времени" не потому, что есть забавное созвучие между названиями "Суд времени" и "Суть времени", а потому, что действительно хотим обсуждать суть времени, суть своей эпохи, в которой мы живём, её проблемы, её болевые точки, перспективы, а также генезис, происхождение той ситуации, в которой мы все оказались. Это и есть главное. Это невозможно обсудить на телевизионном шоу, особенно когда споришь с людьми противоположных убеждений, причём страстно отстаивая. Это можно обсуждать спокойно между своими, когда не боишься задевать больные проблемные точки, когда можешь искать ответ вместе с другими не понарошку, а действительно в реальном масштабе времени или как говорят в таких случаях "онлайн", т.е. прямо вот здесь и сейчас.
Скрытый текст
То, что мы собираемся сделать, никоим образом не является попыткой продолжить "Суд времени". "Суд времени" – это шоу, выполненное профессиональными людьми с огромным количеством камер, с загнанной в аудиторию массовкой, которая дежурным образом хлопает, с очень профессиональными экспертами, которых набирали, подбирали, приводили в камеру, привозили, увозили и т.д. и т.п. Очень сжатая во времени передача, в которой надо говорить компактно, чётко, энергично и твёрдо зная, что ты споришь, я повторяюсь здесь, с людьми, которые имеют диаметрально противоположные представления о случившемся и используют все возможные меры, так сказать, для того, чтобы добиться победы в подобного рода ристалищах.
То, что происходит здесь, не имеет к этому никакого отношения. В этом смысле я не хочу повторять шоу в интернет-варианте и заменять шоу чем-то подобным. Я наоборот хотел бы, чтобы происходящее здесь было не шоу или, скажем так, даже антишоу. Потому что мне-то кажется, что рано или поздно от этих шоу совсем устанут, и особенно там, где речь касается политических событий, и где рассуждать-то надо неспешно, пусть даже путаясь, но действительно сосредоточено и настойчиво выясняя, в чём истина, и понимая при этом, что может быть ты её и не найдёшь сразу, и что находишься ты в относительной безопасности – в том смысле, что обсуждаешь это со своими, и если даже какое-то из утверждений окажется недостаточно убедительным, то и в этом нет ничего страшного. Итак, то, что здесь происходит, может называться "Суть времени" и является по сути своей, ну, скажем так, антишоу.
Саму передачу "Суд времени" мне бы обсуждать не хотелось потому, что её уже несколько раз обсудили, и потому, что я ценю время тех, кто будет это смотреть. Я не знаю, будет ли новая передача, которую мы будем показывать по интернету, постоянной или она вот будет спорадической. Потому что в конечном итоге всё зависит от того, кому она нужна. Если будут те, кому она нужна, она и будет продолжаться. Если не будет тех, кому она нужна, её спокойно можно прекратить. У меня вообще нет никаких амбиций по части телевидения, а также чего бы то ни было другого. Я не считаю никакой своей особой заслугой то, что я выступал на "Суде времени". И мне кажется, что за 20 предшествующих лет я сделал уж никак не меньше, а, может быть, и больше, что это тоже не является никакой заслугой. Это просто единственный способ жить, единственный способ каким-то образом не терять лицо в ситуациях, которые каждый день, каждую секунду, требуют потери лица и построены на подобных потерях.
Таким образом, вопрос заключается здесь в том, кому это будет нужно. Вопрос опять-таки не в количестве. Да, я понимаю, что передачу "Суд времени" смотрели миллионы. Эту передачу будут смотреть сотни, десятки людей. Вопрос заключается в качестве этих людей, в том, насколько это им нужно. Насколько они действительно чего-то хотят, насколько для них затрагиваемые здесь проблемы важны и имеют фундаментальное, я бы сказал экзистенциальное, окончательное человеческое значение. Только об этом и идёт речь. При этом. ну, как бы это сказать точнее... Я никоим образом не считаю, что с первого раза должно быть "попадание в десятку". Давайте вместе с другими людьми, вот с теми, кто это будет слушать, и будем выбирать жанр. Будем обсуждать, должны ли мы действовать в режиме монологов и вот таких вот постоянных рассуждений вашего покорного слуги, или в режиме каких-то диалогов, коллективных полемик. Я только на одном настаиваю – чтобы эти полемики были между людьми, способными понять друг друга. Людьми, которые действительно в ходе диалога способны сблизить свои позиции или уточнить их. А не с людьми, которые всегда будут стоять на своём, и в любой ситуации будут просто оппонентами, то есть такими стенками, от которых брошенный теннисный мяч доказательств будет упруго отскакивать, и только. Это неинтересно, как мне кажется.
Итак, начинается передача "Суть времени", и начать я её хочу с того, в чём действительно состоит суть этого времени. Потому что разговоры о времени – это очень известная и даже ключевая в исторической литературе, а также в художественной, философской литературе вещь. Я мог бы добавить здесь и религиозную литературу, потому что именно в ней говорится: "Ваше время и власть тьмы". В другом же – художественном – произведении на сходную тему по поводу Иосифа, которого братья продают в рабство, один из братьев, если как мне помнится, говорит: "Будем, друзья, в ладу со временем и продадим Иосифа". Перед этим он рассуждает, что убить [Иосифа] вроде можно было вчера, освободить можно будет завтра, а сейчас вот такое время, что, в ладу с ним будучи, его надо продать. Я имею в виду произведение Томаса Манна "Иосиф и его братья".
Я могу также сказать: "Профессор, снимите очки-велосипед! Я сам расскажу о времени и о себе" – и это будет Маяковский. Ну, а уж дальше со всеми остановками.
Время –
начинаю
про Ленина рассказ.
Не потому,
что горя
нету более,
время –
потому,
что смутная тоска
стала ясною
осознанною болью.
Тот же Маяковский. Список размышлений и высказываний по поводу времени (например, "Давай с тобой, время, покурим", – говорит Андрей Вознесенский) можно продолжить. Сутью времени занимались много специалисты разных профессий. В конечном итоге тайна самого времени есть ещё и физическая тайна. Что такое активное и пассивное время – обсуждал астрофизик Козырев. Способно ли время само создавать что-нибудь из себя – тема, обсуждённая многими астрофизиками. Что такое время, начиная со взрыва нашей Вселенной, первые десять в минус двадцать четвёртой там какой-нибудь, двадцать пятой секунды, обсуждают до сих пор и спорят об этом, каково оно было, чем оно являлось, было ли оно похоже на то время, которое существует сейчас? Чем время в музыке отличается от обычного времени? Что такое время художественного восприятия произведения? И т.д. и т.п. Аспектов, связанных с проблемами времени, много. Ну, а что такое есть, в конце концов, история? Это процесс, развивающийся во времени. Если мы обсуждаем историю и смысл истории, мы не можем миновать проблему времени. Тесно, кстати говоря, связанную в религиозной литературе (я имею в виду религиозно-философской, например, "Иосифа") с проблемой Души. Время и Душа – понятия близкие.
Но я-то хочу говорить о нашем времени, и хочу говорить о нём с какой-то позиции, которая могла бы быть одновременно и философской, и политически актуальной.
Итак, мне хотелось бы, прежде всего, обсудить степень катастрофичности того времени, в котором мы живём. Степень катастрофичности ситуации в России сегодня, а значит и перспективы, способы выхода из этой ситуации. А также, собственно, и судьбы – как тех, с кем я разговариваю, так и свою собственную, потому что я лично из России уезжать не собираюсь, чтобы здесь ни случилось.
Итак, что же произошло со страной, и чем является то, что одни называют "революцией здравого смысла", победившей революцией, так сказать, как бы демократов, которые "вывели страну на магистральный путь истории", а другие называют "катастрофой", "преступлением" и ещё неизвестно чем. И те, и другие называния уже ни о чём не говорят, потому что на сегодняшний день надо попытаться понять, в чём качество ситуации. Как я неоднократно говорил в предыдущей передаче "Суд времени", которой обещал не касаться: сейчас время не проклинать и не прославлять, а понимать. Я выскажу по этому поводу свою точку зрения. Она, безусловно, спорна и может быть в чём-то является усложнённой, но я иначе её сформулировать не могу. И мне кажется, что я не видел, к сожалению, никаких формулировок, которые бы давали пусть усложнённые, но рецепты того, как действовать, исходя из того, что случилось. А отрывать "Что случилось?" от "Как действовать, как преодолевать случившееся?" – невозможно. Как нельзя в принципе отрывать диагноз болезни от способов её лечения. Конечно, может оказаться, что болезнь неизлечима. Но даже в этом случае люди волевые и мужественные идут до конца и лечат больного, даже не имея никаких шансов на успех. И, как говорит опыт медицины подобного типа, иногда и достигают успеха, и совершается чудо. Которое для меня, например, является не чудом, а предельным сосредоточением воли, интеллекта, желания добиться результата вопреки всему, а также таланта того, кто этого результата добивается.
Так что же всё-таки случилось со страной, как я понимаю случившееся, всё то, что Путин, будучи президентом, назвал "геополитической катастрофой"? Я говорил об этом и в своей книге "Исав и Иаков", и во множестве статей, в выступлениях на клубе и выступлениях по телевидению, радио и в печати. Я говорил много раз о том, что, с моей точки зрения, определения "геополитическая катастрофа" недостаточно. Конечно, произошла геополитическая катастрофа распада СССР, но перед этим или параллельно с этим произошла другая, гораздо более важная для граждан страны катастрофа, которую я называю катастрофой метафизической, или падением.
Я постараюсь (принося заранее извинения за то, что это, может быть, будет несколько усложненно) разъяснить, что я имею в виду под метафизической катастрофой, что я имею в виду под ней, – особенно для тех, кто в принципе не сопричастен религии, как и ваш покорный слуга. Я считаю себя человеком, обладающим определённой метафизикой, и при этом вполне светским.
Итак, что же всё-таки произошло конкретно, и как это в принципе было организовано?
Обсуждая это, мы не можем не давать представление о человеке, о человеческом обществе. Мы должны договориться сначала, и это всем очевидно, что кем бы ни был человек (а тайна человека велика, и она будет исследоваться до тех пор, пока человек существует, и, вероятно, до этих же пор останется тайной достаточно неразгаданной), – в любом случае, человек не зверь. Мы все понимаем, что он не зверь, не только потому, что он обладает разумом. Он обладает чем-то ещё. Кто-то называет это душой, кто-то говорит о том, что он обладает сверхсознанием или какой-то способностью ориентироваться на смыслы. В любом случае, человек принадлежит не только Природе, хотя он принадлежит, конечно, и Природе тоже.
Он, как и зверь, ест, спит, пьёт, производит потомство, защищает территорию, конкурирует с себе подобными, с кем-то кооперируется в коллективы, что на зверином языке называется "стаей", и т.д., и т.п. Он во многом подобен зверю, но он не равен ему, ему не тождественен. Он представляет собой качественно другое. Разница между человеком и зверем столь же велика, как разница между культурой и природой. Человек создаёт свой социальный мир, свою среду, в которой он живёт, и это все понимают.
Внутри этого различия между человеком и природой возникает двухслойность, или бинарность человека. Человек, с одной стороны, является в каком-то смысле зверем, а в каком-то смысле – чем-то другим. В том смысле, в каком он является зверем, у него есть потребности, физические, отчасти психофизиологические и другие. В том смысле, в котором он является чем-то другим, у него есть высшие мотивы, он реагирует на смыслы, он живёт в мире ценностей, он имеет представление о чести, долге и о многом другом.
Это можно называть по-разному. Можно просто остаться при тех определениях, которые я сейчас даю, и их совершено достаточно. Но как-то зачем-то мне захотелось (и я об этом не жалею) адресовываться здесь к библейским сюжетам и сказать, что всё, в чем человек является зверем, и всё, что связано с ним материального, животного, элементарного – это всё можно назвать "чечевичной похлёбкой". А всё то, что в человеке есть сверх этого, – высокое, идеальное, духовное, устремлённое к чему-то, кроме скотского звериного существования, – вот это всё и есть "первородство".
Я использую эти понятия (или эти символы, метафоры, эти лингвемы) условно и прошу не требовать от меня, чтобы я глубоко вдавался в библейские сюжеты, размышлял, чем род Иакова отличается от рода Исава, что произошло на самом деле между Иаковом и Исавом, в каком смысле Иаков совершил мошенничество, обменяв чечевичную похлёбку на первородство, – мне в данном случае это совершенно не интересно. Я очень люблю эти сюжеты, и готов бесконечно их обсуждать, но сейчас не в них дело. Хотите – говорите "высшее – низшее", хотите "первородство – чечевичная похлёбка". Главное, что человек бинарен, в нём есть и то, и другое.
Те, кто обрушили Советский Союз, послали в наше общество, которое почему-то к этому было готово, два главных мессиджа.
Мессидж #1 состоял в том, что, знаете ли, ваше первородство настолько тухлое, что дальше некуда! Сталин убил десятки миллионов людей, а вместе они убили чуть не сто миллионов людей. Каждый день убивали, ели вас живьём, унижали, топтали, договаривались с Гитлером, творили чудовищные дела, ни одной живой молекулы чести и совести на вашей истории нет. И если вы будете держаться за это первородство – вы сумасшедшие.
Это был первый мессидж. И за время передачи "Суд времени" я очень хорошо понял, как он был организован. Это довольно забавно, и я считаю, что тут есть о чём поразмыслить.
Американцы, не будь дураками, заказали своим нормальным, вменяемым, не слишком талантливым, но достаточно добросовестным исследователям идеологически ориентированные исследования по каждому эпизоду нашей советской истории. По стахановскому движению, по началу войны, по коллективизации, по чему угодно ещё, по всему! Это был широкий спектр среднеоплачиваемых исследований, которые исследователи провели в меру добросовестно и в меру тенденциозно, потому что им была задана эта тенденциозность. Они должны были каждую молекулу нашей истории разделать, как бог черепаху, то есть дискредитировать – достаточно убедительно, на основе фактического материала.
Они это сделали, и это легло на полки. И если б оно лежало на полках, ничего бы не было. В сущности, мы тоже занимались американским империализмом, критиковали его сколько угодно. Но! Это всё не осталось на полках, это всё перешло в наш спецхран и стало функционировать под рубрикой "Для служебного пользования", малой серией, не важно как ещё. Зависело от того, что это были за произведения – Коэн, Конквист, Бжезинский – и т.д., и т.п. Всё это существовало для некоего круга, который должен был знакомиться с буржуазными теориями и с тем, как они наводят тень на наш плетень – дабы лучше вести идеологическую информационную войну. Среди этих людей были фрондёры, то есть люди в погонах или с соответствующими допусками и при довольно высоких политических функциях, и при этом давно уже относящиеся весьма скептически к советской истории и советскому обществу. Не говорю, что эта история и это общество не давали к тому определённых оснований, но сейчас не в этом дело. Такие люди были, и я их называю "фрондёрами" – фрондёрами в погонах или фрондёрами при определённом общественном положении. И они это всё читали. Не скажу ксерировали, потому что тогда было "не модно", но каким-то образом давали с этим знакомиться своим друзьям-диссидентам. И рано или поздно вся эта литература, переведённая на русский язык, чаще всего нами, и доставленная сюда тоже чаще всего нами, становилась достоянием диссидентских кухонь, где ее десятилетиями обсуждали люди, которые уже окончательно разорвали отношения с советским обществом по тем или иным основаниям. Не буду обсуждать, насколько эти основания были глубокими, насколько поверхностными, насколько корыстными, насколько идеальными, они были разные. Короче говоря, они разорвали отношения со своим обществом по принципу известного анекдота, как диссидент пишет объявление в газету: "Пропала собака, детка, (дальше – матерное слово), как я ненавижу эту страну!"
Так вот такие диссидентские круги собирались действительно на кухнях, которые назывались диссидентскими, они могли уже находиться как в отказе или под преследованием власти, но в начальном периоде, так и в достаточно комфортном положении. В любом случае, они подолгу всё это обсуждали. Обсуждали детально, подробно, накапливая этот яд ненависти, как бы обучаясь на этих книгах, запоминая всё, что там находится, в основном факты, факты, факты, которые им казались убийственными, неоспоримыми и всё прочее. Так постепенно формировался наш отечественный диссидентско-фрондёрский дискурс. То есть объём определённой литературы по каждому элементу истории, который обсуждался и проговаривался в достаточно узких кругах. Ради бога, он мог проговариваться до Второго Пришествия, это ничего бы не меняло.
Но! Произошло следующее: как только началась перестройка, немногочисленные высокие партийные функционеры, которые её замыслили (а в сущности один человек – Александр Николаевич Яковлев), осуществили следующий приём – они соединили диссидентов с уже проработанным ядом, с этим проработанным контентом или дискурсом, потому что уже все эти знания были не только выучены наизусть, но и оформлены в определённые идеологемы, в определённые интеллектуальные комплексы. Они всех этих самообразовавшихся и отточивших на диссидентских кухнях свою злость и аргументированность людей соединили со средствами массовой информации (которые монопольно на тот момент контролировались правящей партией). Прежде всего, конечно же, телевидением, но и не только. Таким образом, они дали диссидентам излить весь яд на общество, весь накопленный ими яд, который, опять-таки повторяю, был построен по принципу: сначала американские исследования, потом их перевод и их существование в спецхранах, потом их размещение на диссидентских кухнях, потом детальная проработка, формирование дискурса и, наконец, – вперёд!
Было ли это так смертельно опасно, что в этой ситуации общество было обречено? Никоим образом. Достаточно было разрешить нормальную демократическую дискуссию и людям, которые обладали другим представлением о процессе, а главное тем людям, которые умели разговаривать и спорить, дать возможность вести полемику – и, возможно, Советский Союз был бы спасён. А главное – население не сошло бы с ума настолько, насколько оно сошло. Крыша бы поехала не так сильно, удар был бы не так силён, это бы не носило характер когнитивного шока, не носило бы характер широкой социокультурной травмы. Травмы не индивидуальной, хотя и индивидуальной тоже, но коллективной, общественной, национальной, назовите её как хотите.
Но тем другим людям говорить не дали. Или им дали говорить на таких площадках, на которых их не слышали. Или же вместо них выдвигались оппоненты, которые заведомо могли только дискредитировать саму идею оппонирования таким замечательным интеллигентным образованным противникам, какими были диссиденты, которых выпустил Яковлев на телеэфир или в наиболее популярные газеты, которые, подчёркиваю опять, на том этапе полностью контролировались правящей партией.
Итак, удар был чудовищно силён! Никакого противодействия этому удару не было. Более того, на том этапе полемика носила заведомо тупиковый характер – потому что с одной стороны были люди, которые обладали знаниями или тем, что они называли знанием, дискурсом, совокупностью фактов, аргументов: "Вот это было на самом деле так, так и так, вот архивы, вот данные, вот факты" и так далее. А с другой стороны находились люди, которые говорили: "Злопыхатели, не смейте трогать наш советский миф, нашу замечательную легенду о стране и обществе!"
Если бы наше общество было традиционным и охраняло бы свой миф так, как католики в каком-нибудь 17 веке охраняли миф о непорочном зачатии, то есть на любое оскорбление своих святынь отвечали бы просто ударом, так сказать, выхватываемой шпагой, то, возможно, в этом бы не было ничего страшного. Но наше общество было уже модернизированным, современным, оно не сакрализировало свои мифы и не готово было подобным образом их защищать. Оно хотело не мифов, а правды. И как только сторонники Советского Союза и советского общества начинали говорить о том, что вот, де мол, у нас есть священное, у нас есть мифы, [их противники] говорили: "Подожди, подожди, а может, на самом-то деле, всё было пакостным? Может, ты нам просто врёшь? Может быть, это идеологическая мулька?" и т.д., и т.п.
Таким образом, произошёл колоссальный непоправимый фантастический разгром, который начался, по-видимому, всё-таки где-нибудь в году 86-м, либо в конце 86-го – начале 87-го, и закончился в 90-м, 91-м. Это был недолгий период, который определил безумно многое в нашей истории. Потому что за это время широчайшим общественным слоям было доказано, что их первородство – тухлое, порченное! И свои это признали. Свои нашего общества, наши соотечественники. Я видел это, я являюсь очевидцем, я участвовал тогда в дебатах, на "горячих линиях" на московском телевидении или на каких-нибудь открытых площадках. Я видел людей с поведёнными глазами, которые уже приняли в себя дозу этого диссидентского яда, и которые просто сходили с ума от злобы, ненависти, разочарования, от ощущения того, насколько они обмануты, как им вешали лапшу на уши так много лет, и как на самом деле всё это было.
В оправдание своих соотечественников могу сказать, что по ним ударили очень сильно. По ним ударили так сильно, как никогда. И если бы, повторяю, не монополия правящей партии, которая это преступно сделала и которая здесь во всём виновата, конечно, в первую очередь, ибо всегда виноват тот, кто властвует. И если бы одновременно с этим была бы свободная равноправная дискуссия, которой тоже не было, и тоже благодаря правящей партии, которая её не допускала. Если бы это всё было в нормальных демократических формах полноценной равновесной дискуссии, то, возможно, наши соотечественники не были бы так сильно травмированы и деформированы. Но это было так, как это было. В этом смысле история не имеет сослагательного наклонения. Это уже произошло! Сознание было взорвано! Этим страшным ударом, этим первым мессиджем.
Но был и второй мессидж, ничуть не менее важный. Он заключался в следующем, этот мессидж #2: "А зачем вам вообще нужно первородство?! Однова живём! Мы живём сегодняшним днём, дайте пожить! Откуда все эти бредни о том, что необходимы какие-то идеалы, что нужна жертвенность, что мы должны жить какими-то смыслами? Да не этим живём!"
Помнится, у Шмелёва была статья "Идеалы и интересы", если мне не изменяет память. В любом случае, таких статей было очень много, и идеалы были вообще – вообще! - дискредитированы. Очень сильно, всеми возможными способами – осмеянием, дискредитированием. Не только конкретно советские идеалы, но идеалы вообще! Американская мечта никогда не отменяется, она всегда существует – и как американская миссия, и как многое другое. Русским с этого момента сказали, что ни миссии, ни мечты быть не должно вообще. Не только советской, которая "ложна и порочна, ужасна и омерзительна", но и вообще никакой! Жить надо интересами, то есть вот этой самой чечевичной похлёбкой. Эрих Фромм называл это "гуляш", но вот мне ближе термин "чечевичная похлёбка".
Оба эти мессиджа проникли в сознание наших соотечественников, огромного количества соотечественников, и в итоге они отказались от своего первородства. Причём если в 91-м году, в 90-м и даже в 92-м можно было считать, что они отказались во имя демократии, свободы, права и всего прочего – то есть во имя другого идеала, что в принципе является допустимым. В конце концов, что такое революция 1917 года? Один идеал (православной империи, креста над Святой Софией, православной симфонии и всего прочего) меняется на другой идеал (коммунизм). Идеал на идеал – это такой бартер, такая рокировка.
Это и есть История. Она каждый раз зависает над бездной потому, что каждый раз обрушение одного идеала тяжелейшим образом травмирует общество, но тут же другой идеал заменяет этот идеал, и что-то устанавливается.
К 93-му году стало ясно, что наши соотечественники в значительном количестве поддержали Ельцина, уже поняв, что они обмануты. Уже имея некий символ в виде Белого Дома, над которым были подняты все знамёна, включая красное. Уже зная, что Ельцин к этому моменту нарушил право и выпустил указ 1400, который был заведомо неправовой. Они всё равно не поддержали ту сторону. Некоторые ссылались на то, что это какой-то там неприятный чеченец Хасбулатов. Это полная чушь – потому что не Хасбулатов управлял, а управлял Верховный Совет, избранный самими этими гражданами, которые могли, в конце концов, его потом переизбрать, и большинство в котором составляли люди с очень разными убеждениями, как некоммунистическо-патриотическими, так и отчасти коммунистическими. Поэтому эти все адресации в адрес Хасбулатова совершенно не имеют никакого права на существование.
Граждане просто поверили, поверили тому, что Ельцин сказал, что он ляжет на рельсы, если рынок и вообще реформы не наполнят это корыто очень вкусной чечевичной похлёбкой. Гораздо более вкусной похлёбкой, чем та похлёбка, которую предлагал советский во многом, действительно, аскетический и скудный строй. Граждане в это поверили – и в этот момент завершили, оформили, подвели черту под этапом, который называется метафизическим падением. Ибо смена первородства на чечевичную похлёбку и есть такое метафизическое падение.
При этом я должен сказать, что интеллигенция, которая в этом участвовала (и не просто участвовала, а фактически науськивала граждан, двигала их этим путём) совершила нечто чудовищное. Ибо она действительно к мессиджу #1, согласно которому советское первородство порченное, добавило мессидж #2, согласно которому идеалы – это вообще фуфло.
Ни одно общество, если оно хочет существовать, ни одна власть, если она хочет властвовать, никогда не рубит сук, на котором сидит. Она не уничтожает Идеальное вообще. Уничтожая какое-то исторически обусловленное Идеальное, например, советское (или досоветское), она тут же вставляет на его место другое Идеальное. Отсюда Ленин, который мучительно рассуждал, от какого наследства мы отказываемся, а от какого не отказываемся. Потому что он понимал, что от всего даже отказаться невозможно, поскольку тогда не сумеешь никуда вставить эти свои новые идеалы – они не срастятся. А если они не срастятся немедленно, если не возникнет нового идеального содержания, то ты обществом управлять не можешь, власти быть не может, не может быть легитимности, не может быть ничего! Есть только полузвериное стадо, растерянное и беспомощное, которое не способно быть опорой никакой власти.
Итак, в этом смысле интеллигенция совершила двойное преступление. Она, во-первых, действительно огульно дискредитировала то, в чём не разобралась (я имею в виду советское общество). Во-вторых, она дискредитировала Идеальное вообще. Дискредитировав его, она и себя лишила будущего, потому что она оказалась не нужна. Интеллигенция была жрецом идеального. Если она отказалась от идеального, то зачем она нужна вообще? И власть, власть обрекла на жалкое прозябание, потому что опереться на безыдеальное общество невозможно, можно только плыть вместе с ним по какому-то страшному течению. Это даже не река Стикс, эта бесконечно вонючая, зловонная речка, которая постепенно-постепенно течёт в какие-то канализационные поля, а не даже в поля Аида или в Элизиум. Нет, она течёт в нечто гораздо более стыдное и страшное. И можно только лавируя плыть по этому течению. Вот что было сделано.
Итак, с того момента как это было сделано, а это было окончательно сделано, конечно, в 93-м году (91-й тут не могу считать окончательной вехой просто потому, что была вся неоднозначность фактора Горбачёва, фактора растерянности, непонятность будущих перспектив, частичная незаконность действий ГКЧП и многое другое, там была неопределённость). В 93-м году была полная определённость, но к Белому Дому пришло не пятьсот тысяч человек и не триста тысяч человек, а сорок-пятьдесят тысяч, что бы кто ни говорил.
На расстрел [Белого Дома] смотрели достаточно хладнокровно. После расстрела оказалось растоптанным всё – право в его демократическом понимании, демократические выборы в том подлинном смысле слова, который мог бы как-то ассоциироваться со свободой, а свобода величайшая ценность. И уже было понятно, что всё это сделано только ради того, чтобы кто-то обогатился, и после этого развился вот этот самый капитализм, ради которого это всё и делалось.
Но ведь это делалось не ради капитализма как такового, потому что никто же не воспринимал в этот момент капитализм уже как нечто идеальное. Я подчёркиваю – идеальное рухнуло! Это делалось ради каких-то конкретных приобретений, именно материального характера. Ради большего просперити (процветания), ради большего количества чечевичной похлёбки, которая окажется в корыте. Граждане, отбросив первородство, совершили метафизическое падение, и этим завершили первый этап своей мистерии.
Но возник второй этап. Этап расплаты. Потому что когда ты продаёшь первородство за чечевичную похлёбку, то потом начинает медленно или быстро исчезать эта чечевичная похлёбка. Так действует князь мира сего... Хозяин времени тьмы. Он именно таким способом – в этом его суть – разбирается с теми, кто отказался от идеального.
Почему же граждане считали, что они каким-то образом получат больше чечевичной похлёбки? Если, скажем, советское общество давало некий X этой похлёбки, то почему граждане считали, что её будет больше?
То, что я здесь назвал метафизическим падением, для людей, которым не близка религиозная терминология, может быть названо регрессом, сбросом, социокультурным падением или инволюцией. Эти все слова уже не имеют строго религиозного смысла, они имеют другой смысл и очень сходный, очень сходный. Если действительно считать, что суть в этом, что отказ от идеального, вот этот слом, вот эта катастрофа общественного сознания порождает регрессивный процесс, а я в этом убеждён, вижу это каждый день и не могу в своих прогнозах, оценках или рекомендациях исходить из чего-нибудь, кроме того, что я вижу. Я буду страшно рад обмануться. Я буду очень рад, если процесс не так неблагополучен. Потому что единственное, чего я хочу, – это жить в стране, которая не превращается на моих глазах в место одной из самых главных катастроф ХХI века, и жить в ней вместе с другими, работать. Мне вполне достаточно, если бы я просто ставил спектакли и радовал ими зрителей. Если я ещё могу при этом издавать журналы, разговаривать с людьми по масс-медиа и прочее, то это абсолютно наполненная жизнь, и никакого другого типа жизни мне здесь не нужно. Вопрос заключается в том, что просто эта катастрофа естественно пройдёт по мне – так же, как и по всем остальным гражданам. И всё, что мне хочется, – это её избежать. Но если я вижу, как дело к ней идёт, то закрывать на это глаза и говорить: "Нет, нет, это не катастрофа! Не катастрофа, не падение, а что-то другое. Это не сброс, не регресс, а что-то совсем другое – происки мафии, козни ЦРУ и больше ничто".
Я не говорю, что ЦРУ не участвовало в процессах, которые здесь происходят, и не говорю, что мафия не захватила отчасти власть, превратившись уже давно во что-то другое, гораздо более страшное, чем мафия. У нас нет мафии и нет коррупции, у нас есть новые формы социально-политической организации общества. Конечно, всё это есть, но это не есть окончательный диагноз. Это есть компоненты произошедшего.
Сутью же, ядром произошедшего является, с моей точки зрения, вот эта метафизическая катастрофа падения. Когда она произошла, завершилась первая часть мистерии. Начался регресс. Но граждане-то твёрдо считали, что если они сделали это... продали это. то теперь они получат что-то взамен. И им было важно понять, что же они получат. Что они получат вместо X советского потребления – скромного, далеко не идеального, скудного, в чём-то не лишённого унизительности (очередей и всего прочего)? Они должны были получить больше, чем X. За счёт чего?
Я уже сказал, что происходящее, являющееся метафизическим падением, для человека, который мыслит духовными категориями, может быть названо "регрессом", "сбросом" или "инволюцией". Так вот, в процессе инволюции особь, которая начала двигаться по пути инволюции или регресса, или коллектив, который начал двигаться по этому пути, или макро-коллектив, именуемый "нация", "общество" и так далее – любое такое сообщество или индивидуум, начав двигаться по этой траектории, мыслит для себя любые приобретения как отказ от обременений. Где в итоге – при очень глубокой инволюции – обременением может оказаться всё что угодно. Больной, а то и здоровый ребёнок, больная, а то и здоровая жена, всё что угодно! Старик-отец, старуха-мать, всё что угодно! В пределе – всё что угодно, если человек начал падать, то есть двигаться, встал на путь инволюции. А граждане мыслили некими скромными отказами от обременений.
Первое, от чего они хотели отказаться, и считали это очень разумным, – это от того, чтобы кормить разного рода братские страны – Кубу, Анголу или, например, страны Варшавского договора. Пресловутая поговорка "Куба – си, мясо – но" отскакивала от зубов наших не только диссидентствующих, но и вообще скептически настроенных по отношению к происходящему граждан только так. "Давайте, - сказали граждане, - раз уж мы не строим коммунизм во всём мире (то есть мы отказались от первородства), давайте-ка теперь откажемся от того, чтобы кормить Кубу, Анголу, СЭВ и всё прочее, и мы получим к X некий Y. Потому что мы, освободившись от этого обременения, можем все средства направить на потребление. И у нас потребление станет больше!". Как говорят математики, X+Y больше, чем X. Вроде всё логично.
Второе – оборона, военно-промышленный комплекс. "Давайте, - сказали граждане, - если уж мы не воюем с Америкой за коммунизм, у нас нет с ней идеологического конфликта, а также всего другого, давайте не будем создавать такой военно-промышленный комплекс, такую армию, чтобы она так сверхдержавно поддерживала наши интересы аж на Кубе и бог знает где, в Никарагуа или неизвестно где ещё... В Афганистане... Давайте это всё обременение по крайней мере уменьшим, и за счёт этого некое Z, взятое за счёт уменьшения этого обременения, тоже пустим на потребление. X+Y+Z ещё больше X! Намного больше X! Смотрите, как мы уже движемся к своему счастью чечевичной похлёбки!".
И вроде бы эти первые два шага были логичны в том смысле, что вроде сними эти обременения, направь их на потребление, купи шмоток, продуктов и чего-нибудь ещё, и действительно окажется больше!
Но граждан соблазнили на третий шаг. Им сказали: "Нужно сделать ещё один шаг ради увеличения чечевичной похлёбки, причём радикального. У нас неэффективная экономика, неэффективное советское государство, весь этот "совок" производит очень мало! Он неэффективно производит, он неспособен наполнить прилавки, произвести очень много разного рода продуктов, он на это не способен! Давайте заменим его на наш капитализм! Тогда вместо X наш капитализм произведёт 100 X! Да, он возьмёт себе 70 X. Потому что богатые должны быть богатыми, потому что он не будет иначе работать. Но 30-то он оставит нам! Мы в 30 раз повысим своё потребление за счёт только одного действия – мы быстро построим капитализм!". Или, как говорил Ельцин: когда заработает дремлющая рука рынка, дремлющие силы! Мне так и виделись гекатонхейры. их так звали, кажется, в Греции, такие сторукие существа, которые сейчас заработают, и "пойдёт уж музыка не та, у нас запляшут лес и горы"! Граждане согласились и начали строить капитализм, причем, поскольку им 100 X захотелось быстро, то они решили построить его в несколько лет.
Мы много раз спрашивали их (можете прочитать мои ранние книги, подобные "Постперестройке", или статью "О механизме соскальзывания"): с какой стати в стране, где законные накопления ничтожны, где даже академик или крупный юрист не может накопить за свою жизнь больше ста тысяч рублей, с какой стати в такой стране сформируется нормальный капитал? Кто купит эти заводы и фабрики? Магазины и спортивные залы? Кто это всё купит?! Было сказано тогда же: "Да, это купит мафия! Цеховики, мафия. Ну, во-первых, поскольку все "совки" – люди нездоровые, то все "антисовки" – люди здоровые, поэтому они-то и есть соль земли нашей. Во-вторых, не важно, что они преступники. Они, когда купят, станут хорошими!"
То есть фактически была дана санкция на построение не капитализма вообще, а на ускоренное построение криминального капитализма. Который и построили! И который, оформившись, вовсе не захотел отказываться от своей криминальности и никогда от неё не откажется! Если был наихудший способ построения капитализма в России. Я-то считаю, что построение капитализма в России вообще дело довольно дохлое. Если этот капитализм сдал все позиции в 1917 году, в феврале, когда состоял из действительно совсем не худших и достаточно честных людей, много жертвующих на культуру, науку и на всё остальное, если он тогда не выдержал политически, то тут есть много вопросов о том, в какой степени Россия с капитализмом сочетаема в принципе. А также есть вопросы о том, каково будущее капитализма в мире. Вопросов очень много, мы подходим к концу классической капиталистической эпохи или эпохи Модерна, и это тоже видно.
Но, в любом случае, наихудший способ построения капитализма был такой, и именно он был выбран гражданами. Он один! Потому что хотелось быстро-быстро! Как говорится в фильме "Вокзал для двоих": "Быстренько, быстренько, сама, сама, сама!"
Итак, создали эту зубастую зверюгу под названием "данный капитализм". Зверюга сначала (или одновременно, вам, может, будет так лучше) съела всё, что съедали братские страны, то есть Y. Потом съела то, что съедали армия и ВПК, то есть Z. А потом взялась за X, который остался у населения. И она жрёт этот скудный советский X! Она его сожрала до 0,8 X, до 0,7, до 0,5 - и она его сожрёт до конца! Граждане этой зверюгой будут съедены до конца. Ибо тот, кто отказался от первородства, чечевичной похлёбки не получит! Чечевичную похлёбку будут кушать те, кто его соблазнил на то, чтобы он сдал первородство, и в этом для меня диалектика происходящего. В этом вторая часть мистерии падения.
Окончательно граждане поняли, что их дожирают до костей буквально сейчас! Я не знаю, почему они это понимали так долго. Может быть, им сначала казалось, что всё дело в каком-то переходном периоде, а потом будет лучше. Может быть, потом казалось, что всё дело в том, что у них такой плохой правитель или такое плохое правительство. Дело не в правителях. Вообще бесконечное обсуждение правителей дело тяжелое и бесперспективное, потому что в данном случае речь идёт о классе, об опорной базе, о макро-социальном псевдосубъекте, который это всё делает, и который выдвигает тех или иных ставленников. Эти ставленники оказываются в сложнейшем положении потому, что, с одной стороны, им всё-таки приходится хоть в какой-то степени считаться с народным мнением (порвут-то не макро-социальный субъект, не класс этот в целом, а их конкретно), а, с другой стороны, они полностью должны опираться на этот класс и выражать его интересы.
Итак, вопрос в качестве этого класса. Он ничего не произвёл. То есть совсем ничего! Это не значит, что все эти люди, которые сейчас загребают миллиарды, не выдают на-гора какие-то продукты. Они их выдают. Те же, которые создавали в Советском Союзе. Ту же нефть, тот же алюминий и т.д., и т.п. В тех же количествах. Наладив как-то заводы, подремонтировав их. Но они не создали ни сверхчистого кремния (или циркония, или германия), ни каких-нибудь новых микросхем, ни каких-нибудь суперпрограммных продуктов, ничего этого они не создали. Как и не создали они и качественно нового индустриального производства. Нет ничего. Говорят, что были плохие самолеты, плохие машины и плохие вагоны и паровозы. Но теперь нет никаких, кроме купленных за нефть и всё прочее. Просто никаких!
Это суть данного класса! Это его природа, это его неотменяемая социальная онтология. Он так – это его генезис – он так произошёл, он на это запрограммирован, он таков по своей сути. Когда граждане поняли, что он их начинает жрать до костей? Поняли они это по реальности, которая оформилась. Суть-то заключается не в том, что она сейчас более страшна, чем была. А в том, что она сейчас оформилась, и видно, как она неумолимо движется в строго определённом направлении – вот в этом, ни в каком-то другом. Граждане это поняли на шкуре, когда их реально стали кушать.
Я много раз спрашивал своих друзей, которые ведут наиболее скромный образ жизни, ограничены в средствах, или кого-то из работников своей организации, которые в силу наличия большой семьи или меньшей зарплаты должны экономить: "Сколько надо, чтобы здоровый, сильный, нормальный мужчина средних лет дома поел три раза в день, как полагается, – с мясом, овощами, фруктами, молочными продуктами и всем остальным?"
Люди называют разные цифры. Кто-то говорит 300 рублей, кто-то 400, кто-то говорит 500 рублей в день. О`кей, возьмём среднюю цифру, пусть 400, и пусть я даже ошибаюсь, хотя посчитать это нетрудно, и каждый может это сделать сам. Помножим это на 30 дней, это будет 12 тысяч. Дальше начинается ЖКХ, плата за которое непрерывно растёт, дальше начинается транспорт, дальше начинаются неотменяемые расходы. Вы же должны постирать свою одежду, не только купить её, ещё и купить стиральный порошок, а также запасные части для стиральных машин, а также, возможно, новую машину, если она сломается. Вы же как-то всё это должны делать!
Постепенно получается из этих расчётов, что самый скудный средний образ жизни (да, не бедственный, а такой вот уныло-допустимый образ жизни) в том, что касается питания, одежды и общественного транспорта – это что-нибудь в районе 20-25 тысяч рублей в Москве. Значит все, кто получает меньше, уже проиграли необратимо! Необратимо раз и навсегда по отношению к советскому X. Эти, у кого меньше 25 тысяч, у них уже меньше, чем было X, которое равнялось 200 рублям советского времени.
Теперь есть люди, у которых меньше. Кроме того, представим себе, что у этого человека есть дети. Далее представим себе, что ему надо. я не скажу – сделать сложную операцию, а просверлить дырку в зубе. Далее представим себе, что ему надо отдыхать, о, ужас! Или представим себе, что он должен дать детям образование. Тогда он проиграл уже тотально! И он это понимает. А у него есть ещё одна проблема, которая вообще в этой ситуации нерешаема. Это жильё.
У меня есть хороший друг, который очень верно и вопреки всем тяготам и лишениям служил в армии, дослужился до высокой должности, работал в Генеральном штабе, жил в арендуемой коммунальной квартире. И, наконец, озверев от всего этого, а также от того, что ни его способности (а он оказался кандидатом наук, окончил аспирантуру и защитился на философском факультете МГУ, перед этим кончал разного рода ВУЗы, писал книги совсем неглупые), что не только он не может это всё реализовать, но он не может даже просто честно служить – по причинам, всем понятным. Он ушёл в крупную, очень крупную бизнес-группу и получил очень высокую зарплату, которую, будучи человеком, правильно организованным и экономным, большей частью собирал. И, наконец, накопив, купил себе двухкомнатную квартиру и вместе с женой страшно обрадовался.
У них двое детей. Через какое-то время сын его привёл в эту квартиру жену, а дочь привела мужа, родились дети, возникла двухкомнатная квартира на три семьи. Другу надо купить две квартиры, пусть дешёвые, – для сына и для дочери. Это сумма, превышающая полмиллиона долларов, которую этот друг уже никогда не получит.
Значит, оказалось, что проиграло не 90% населения, а 95%, а, возможно, и больше. Непонятно, где группа, которая по чечевичной похлёбке выиграла? Она очень мала.
Любая революция для того, чтобы сделать реставрацию необратимой, осуществляет очень простые вещи. Она что-нибудь такое даёт народу, что потом народ назад не отдаст. Великая французская революция дала землю крестьянам и Наполеоновский кодекс, т.е. какие-то права, сломавшие сословные перегородки. И кто потом ни приходил после того, как Наполеона отправили на Эльбу, а потом на Святую Елену, какие бы это ни были реставрационные силы, они это уже назад вернуть не могли. Потому что они понимали, что народ это не отдаст никогда.
Революция 1917 года тоже что-то дала и каким-то образом закрыла дверь реставрации. Я хочу спросить: что, даже в плане чечевичной похлёбки, дала данная социальная трансформация? Вот что?.. Говорят, что она дала право ездить за рубеж. Кому?.. На передаче "Суд времени" выступала учительница, которую мы пригласили из Томска. Она получает 8000 рублей. Восемь тысяч! Она не сможет съездить даже из Томска в Омск. Мы в Москву её приглашали на свои деньги потому, что она не могла за это заплатить, для неё это как сон был, как абсолютно фантастическая возможность. Она может поехать за границу? В Париж? В Лувр? Вы не смешите людей! Про кого вы говорите? Про себя? "О чем может порядочный человек говорить с наибольшим удовольствием? О себе!"
Так сколько таких? Я могу ездить по миру, как угодно, и я езжу по миру, как угодно, но я принадлежу к 3% своих сограждан или какому-то другому количеству процентов, которые никоим образом не могут говорить от лица других. Что ещё получили эти люди? Что? Открытую социальную перспективу? Какую? Что получили учёные, инженеры, педагоги, то есть группы, которые в любой стране мира, включая Египет и чуть ли не Анголу, всё равно живут лучше остальных сограждан? Они получили счастье, эти группы, которые сами волокли на себе всю эту перестройку? Они получили "счастье" жить хуже других! Заведомо хуже! И они знают про это. Удар был нанесён по ним.
И после этого мы говорим о модернизации? Мы будем создавать отдельные точки, твёрдо зная, что мы недофинансировали науку, образование, инженерный комплекс раз в 10-12? О чём мы говорим?.. О каких приобретениях? Для кого?.. Для людей, которые раньше хоть по стране могли ездить, а теперь из Томска в Москву не могут приехать? Для кого?..
Люди это постепенно осознают. Это осознание рождает недовольство. Очень мягкое, вялое, беспомощное, но массовое! Это недовольство носит сугубо социальный характер. Оно связанно с тем, что ясно, что взамен советского X получили меньше, а получат ещё меньше, чем было. И теперь становится ясно то, что в принципе надо было бы обсудить научно, но когда-нибудь в другой раз. Что такое общественные фонды потребления? Сколько же реально из общественных фондов потребления получал советский человек? Мои расчёты могут быть неточными, и я знаю, что многих они приведут в глубокое возмущение, но я-то считаю, что советский человек из общественных фондов потребления получал, переводя на современные деньги, не меньше 3000 долларов в месяц. Можно обойтись без общественных фондов? В каком-то смысле можно. Ну, тогда отдайте этот минимум, а не выдумывайте какой-то фантастический прожиточный минимум, очень напоминающий цифры из Освенцима. Какие-то там 5000 рублей, на которые должны жить люди. И что они должны есть, как они должны воспроизводиться, каким образом они должны оплачивать расходы – непонятно.
Общественные фонды потребления – это и был социализм. Реальный, живой, грубый и неловкий, но он был. Советское предприятие, о котором много говорили, и которое хаяли, как только могли, оно ведь было не только предприятием. Там были профилактории, санатории, пионерлагеря, какие-нибудь подшефные совхозы, там строилось жильё, там происходила масса всего. Это был очень сложный социальный организм, но мы же его не обсудили. Как только его уничтожали! Этот организм сопротивлялся все 90-е годы. Все 90-е годы красные директора, которые уже встали на путь приватизации, больше всего боялись за социалку. "Социалка, социалка, социалка!" – любой ценой пытались её сохранить. Как только это исчезло – о чём говорит бюджет? Бюджет ни о чём не говорит.
Вопрос же не в бюджетной сфере, вопрос во всей этой гигантской производственной сфере, которая охватывала всю страну. В стране был определённый материальный уклад. Конечно же, мне лично ближе не материальный уклад, а нечто другое. Я, например, аскетизм советский очень даже ценил. Я не понимаю, почему этих шмоток должно быть бесконечное количество, и они должны быть в каком-то невероятном количестве видов, разновидностей, почему от барахла все должно ломиться. Ну, есть несколько типов костюмов, ну, есть у тебя три-четыре пальто, ты, надел и пошёл. Тебе они не нравятся? Пойди к портному. Да, это будет чуть-чуть подороже, но ведь чуть-чуть.
Мне нравилось то, что на Чернышевской улице, где я жил, было четыре кинотеатра, и в каждом из них шли какие-то фильмы, между прочим, иногда далеко не плохие. Да, там было меньше кафе, но никогда не понимал, почему всё надо превратить в место, где все непрерывно жуют? Жуют и покупают, жуют и покупают? Почему это всё?.. Как можно настолько, так сказать, "очечевитить"?! Мне это не нравится! Я не хочу навязывать эти взгляды остальным согражданам. Сограждане же отреагировали на потерю "чечевицы".
Но поскольку перед этим сограждане отказались от первородства, то человек, который отказался от первородства, сломан! А сломанный человек бороться за своё материальное благополучие не может, как и ни за что другое. Он сломан и потому обездвижен. Отсюда гигантский паралич социального действия. Александр Николаевич Яковлев, который говорил о сломанном хребте, знал толк в метафорах. Он выбрал метафору точную. Существо с переломанным хребтом не может рукой, сжатой в кулак, отразить атаку на него. Оно еле шевелится, а, может быть, не шевелится вообще. Может быть, оно только мычит: "Мммммээээ, ммээ, мэ!". Оно и говорит, то существо: "Не хочу!"
Но ведь этого недостаточно для того, чтобы сделать необратимое обратимым. Эту мистерию каждый из вас может лицезреть два раза в день – утром и вечером, когда он выдавливает из тюбика зубную пасту. Её выдавить очень легко, но назад она не всасывается.
Но главное-то заключается не в этом, а в том, что до тех пор пока мы не обсудим проблему с первородством, всё, что мы делаем в том, что касается чечевицы, все эти негодования по поводу того, как [она] уменьшается, не стоят и ломаного гроша.
С одной стороны, это живая страшная трагедия огромного большинства наших сограждан. Это социальный нагнетаемый ад, в который их опускают.
С другой стороны, сограждане же должны признать каким-то образом, что они в этом участвовали, что весь этот переход осуществлялся в условиях максимальной для России демократии, максимального реального волеизъявления. Да, оно было невелико. Да, большинство проголосовало за Советский Союз, а Советский Союз разрушили. Но ведь возможности выйти и протестовать против этого разрушения были! И никто бы сразу в чёрные воронки не посадил. Или нет? Или это не так?
Давайте-ка это всё-таки обсудим подробнее – вот этот главный вопрос о первородстве, который с какой-то лёгкостью отдала историческая личность, которую мы все любим: наша страна, наше общество, наш народ. Если мы этот вопрос не обсудим, мы путей выхода не найдём.
То, что мы собираемся сделать, никоим образом не является попыткой продолжить "Суд времени". "Суд времени" – это шоу, выполненное профессиональными людьми с огромным количеством камер, с загнанной в аудиторию массовкой, которая дежурным образом хлопает, с очень профессиональными экспертами, которых набирали, подбирали, приводили в камеру, привозили, увозили и т.д. и т.п. Очень сжатая во времени передача, в которой надо говорить компактно, чётко, энергично и твёрдо зная, что ты споришь, я повторяюсь здесь, с людьми, которые имеют диаметрально противоположные представления о случившемся и используют все возможные меры, так сказать, для того, чтобы добиться победы в подобного рода ристалищах.
То, что происходит здесь, не имеет к этому никакого отношения. В этом смысле я не хочу повторять шоу в интернет-варианте и заменять шоу чем-то подобным. Я наоборот хотел бы, чтобы происходящее здесь было не шоу или, скажем так, даже антишоу. Потому что мне-то кажется, что рано или поздно от этих шоу совсем устанут, и особенно там, где речь касается политических событий, и где рассуждать-то надо неспешно, пусть даже путаясь, но действительно сосредоточено и настойчиво выясняя, в чём истина, и понимая при этом, что может быть ты её и не найдёшь сразу, и что находишься ты в относительной безопасности – в том смысле, что обсуждаешь это со своими, и если даже какое-то из утверждений окажется недостаточно убедительным, то и в этом нет ничего страшного. Итак, то, что здесь происходит, может называться "Суть времени" и является по сути своей, ну, скажем так, антишоу.
Саму передачу "Суд времени" мне бы обсуждать не хотелось потому, что её уже несколько раз обсудили, и потому, что я ценю время тех, кто будет это смотреть. Я не знаю, будет ли новая передача, которую мы будем показывать по интернету, постоянной или она вот будет спорадической. Потому что в конечном итоге всё зависит от того, кому она нужна. Если будут те, кому она нужна, она и будет продолжаться. Если не будет тех, кому она нужна, её спокойно можно прекратить. У меня вообще нет никаких амбиций по части телевидения, а также чего бы то ни было другого. Я не считаю никакой своей особой заслугой то, что я выступал на "Суде времени". И мне кажется, что за 20 предшествующих лет я сделал уж никак не меньше, а, может быть, и больше, что это тоже не является никакой заслугой. Это просто единственный способ жить, единственный способ каким-то образом не терять лицо в ситуациях, которые каждый день, каждую секунду, требуют потери лица и построены на подобных потерях.
Таким образом, вопрос заключается здесь в том, кому это будет нужно. Вопрос опять-таки не в количестве. Да, я понимаю, что передачу "Суд времени" смотрели миллионы. Эту передачу будут смотреть сотни, десятки людей. Вопрос заключается в качестве этих людей, в том, насколько это им нужно. Насколько они действительно чего-то хотят, насколько для них затрагиваемые здесь проблемы важны и имеют фундаментальное, я бы сказал экзистенциальное, окончательное человеческое значение. Только об этом и идёт речь. При этом. ну, как бы это сказать точнее... Я никоим образом не считаю, что с первого раза должно быть "попадание в десятку". Давайте вместе с другими людьми, вот с теми, кто это будет слушать, и будем выбирать жанр. Будем обсуждать, должны ли мы действовать в режиме монологов и вот таких вот постоянных рассуждений вашего покорного слуги, или в режиме каких-то диалогов, коллективных полемик. Я только на одном настаиваю – чтобы эти полемики были между людьми, способными понять друг друга. Людьми, которые действительно в ходе диалога способны сблизить свои позиции или уточнить их. А не с людьми, которые всегда будут стоять на своём, и в любой ситуации будут просто оппонентами, то есть такими стенками, от которых брошенный теннисный мяч доказательств будет упруго отскакивать, и только. Это неинтересно, как мне кажется.
Итак, начинается передача "Суть времени", и начать я её хочу с того, в чём действительно состоит суть этого времени. Потому что разговоры о времени – это очень известная и даже ключевая в исторической литературе, а также в художественной, философской литературе вещь. Я мог бы добавить здесь и религиозную литературу, потому что именно в ней говорится: "Ваше время и власть тьмы". В другом же – художественном – произведении на сходную тему по поводу Иосифа, которого братья продают в рабство, один из братьев, если как мне помнится, говорит: "Будем, друзья, в ладу со временем и продадим Иосифа". Перед этим он рассуждает, что убить [Иосифа] вроде можно было вчера, освободить можно будет завтра, а сейчас вот такое время, что, в ладу с ним будучи, его надо продать. Я имею в виду произведение Томаса Манна "Иосиф и его братья".
Я могу также сказать: "Профессор, снимите очки-велосипед! Я сам расскажу о времени и о себе" – и это будет Маяковский. Ну, а уж дальше со всеми остановками.
Время –
начинаю
про Ленина рассказ.
Не потому,
что горя
нету более,
время –
потому,
что смутная тоска
стала ясною
осознанною болью.
Тот же Маяковский. Список размышлений и высказываний по поводу времени (например, "Давай с тобой, время, покурим", – говорит Андрей Вознесенский) можно продолжить. Сутью времени занимались много специалисты разных профессий. В конечном итоге тайна самого времени есть ещё и физическая тайна. Что такое активное и пассивное время – обсуждал астрофизик Козырев. Способно ли время само создавать что-нибудь из себя – тема, обсуждённая многими астрофизиками. Что такое время, начиная со взрыва нашей Вселенной, первые десять в минус двадцать четвёртой там какой-нибудь, двадцать пятой секунды, обсуждают до сих пор и спорят об этом, каково оно было, чем оно являлось, было ли оно похоже на то время, которое существует сейчас? Чем время в музыке отличается от обычного времени? Что такое время художественного восприятия произведения? И т.д. и т.п. Аспектов, связанных с проблемами времени, много. Ну, а что такое есть, в конце концов, история? Это процесс, развивающийся во времени. Если мы обсуждаем историю и смысл истории, мы не можем миновать проблему времени. Тесно, кстати говоря, связанную в религиозной литературе (я имею в виду религиозно-философской, например, "Иосифа") с проблемой Души. Время и Душа – понятия близкие.
Но я-то хочу говорить о нашем времени, и хочу говорить о нём с какой-то позиции, которая могла бы быть одновременно и философской, и политически актуальной.
Итак, мне хотелось бы, прежде всего, обсудить степень катастрофичности того времени, в котором мы живём. Степень катастрофичности ситуации в России сегодня, а значит и перспективы, способы выхода из этой ситуации. А также, собственно, и судьбы – как тех, с кем я разговариваю, так и свою собственную, потому что я лично из России уезжать не собираюсь, чтобы здесь ни случилось.
Итак, что же произошло со страной, и чем является то, что одни называют "революцией здравого смысла", победившей революцией, так сказать, как бы демократов, которые "вывели страну на магистральный путь истории", а другие называют "катастрофой", "преступлением" и ещё неизвестно чем. И те, и другие называния уже ни о чём не говорят, потому что на сегодняшний день надо попытаться понять, в чём качество ситуации. Как я неоднократно говорил в предыдущей передаче "Суд времени", которой обещал не касаться: сейчас время не проклинать и не прославлять, а понимать. Я выскажу по этому поводу свою точку зрения. Она, безусловно, спорна и может быть в чём-то является усложнённой, но я иначе её сформулировать не могу. И мне кажется, что я не видел, к сожалению, никаких формулировок, которые бы давали пусть усложнённые, но рецепты того, как действовать, исходя из того, что случилось. А отрывать "Что случилось?" от "Как действовать, как преодолевать случившееся?" – невозможно. Как нельзя в принципе отрывать диагноз болезни от способов её лечения. Конечно, может оказаться, что болезнь неизлечима. Но даже в этом случае люди волевые и мужественные идут до конца и лечат больного, даже не имея никаких шансов на успех. И, как говорит опыт медицины подобного типа, иногда и достигают успеха, и совершается чудо. Которое для меня, например, является не чудом, а предельным сосредоточением воли, интеллекта, желания добиться результата вопреки всему, а также таланта того, кто этого результата добивается.
Так что же всё-таки случилось со страной, как я понимаю случившееся, всё то, что Путин, будучи президентом, назвал "геополитической катастрофой"? Я говорил об этом и в своей книге "Исав и Иаков", и во множестве статей, в выступлениях на клубе и выступлениях по телевидению, радио и в печати. Я говорил много раз о том, что, с моей точки зрения, определения "геополитическая катастрофа" недостаточно. Конечно, произошла геополитическая катастрофа распада СССР, но перед этим или параллельно с этим произошла другая, гораздо более важная для граждан страны катастрофа, которую я называю катастрофой метафизической, или падением.
Я постараюсь (принося заранее извинения за то, что это, может быть, будет несколько усложненно) разъяснить, что я имею в виду под метафизической катастрофой, что я имею в виду под ней, – особенно для тех, кто в принципе не сопричастен религии, как и ваш покорный слуга. Я считаю себя человеком, обладающим определённой метафизикой, и при этом вполне светским.
Итак, что же всё-таки произошло конкретно, и как это в принципе было организовано?
Обсуждая это, мы не можем не давать представление о человеке, о человеческом обществе. Мы должны договориться сначала, и это всем очевидно, что кем бы ни был человек (а тайна человека велика, и она будет исследоваться до тех пор, пока человек существует, и, вероятно, до этих же пор останется тайной достаточно неразгаданной), – в любом случае, человек не зверь. Мы все понимаем, что он не зверь, не только потому, что он обладает разумом. Он обладает чем-то ещё. Кто-то называет это душой, кто-то говорит о том, что он обладает сверхсознанием или какой-то способностью ориентироваться на смыслы. В любом случае, человек принадлежит не только Природе, хотя он принадлежит, конечно, и Природе тоже.
Он, как и зверь, ест, спит, пьёт, производит потомство, защищает территорию, конкурирует с себе подобными, с кем-то кооперируется в коллективы, что на зверином языке называется "стаей", и т.д., и т.п. Он во многом подобен зверю, но он не равен ему, ему не тождественен. Он представляет собой качественно другое. Разница между человеком и зверем столь же велика, как разница между культурой и природой. Человек создаёт свой социальный мир, свою среду, в которой он живёт, и это все понимают.
Внутри этого различия между человеком и природой возникает двухслойность, или бинарность человека. Человек, с одной стороны, является в каком-то смысле зверем, а в каком-то смысле – чем-то другим. В том смысле, в каком он является зверем, у него есть потребности, физические, отчасти психофизиологические и другие. В том смысле, в котором он является чем-то другим, у него есть высшие мотивы, он реагирует на смыслы, он живёт в мире ценностей, он имеет представление о чести, долге и о многом другом.
Это можно называть по-разному. Можно просто остаться при тех определениях, которые я сейчас даю, и их совершено достаточно. Но как-то зачем-то мне захотелось (и я об этом не жалею) адресовываться здесь к библейским сюжетам и сказать, что всё, в чем человек является зверем, и всё, что связано с ним материального, животного, элементарного – это всё можно назвать "чечевичной похлёбкой". А всё то, что в человеке есть сверх этого, – высокое, идеальное, духовное, устремлённое к чему-то, кроме скотского звериного существования, – вот это всё и есть "первородство".
Я использую эти понятия (или эти символы, метафоры, эти лингвемы) условно и прошу не требовать от меня, чтобы я глубоко вдавался в библейские сюжеты, размышлял, чем род Иакова отличается от рода Исава, что произошло на самом деле между Иаковом и Исавом, в каком смысле Иаков совершил мошенничество, обменяв чечевичную похлёбку на первородство, – мне в данном случае это совершенно не интересно. Я очень люблю эти сюжеты, и готов бесконечно их обсуждать, но сейчас не в них дело. Хотите – говорите "высшее – низшее", хотите "первородство – чечевичная похлёбка". Главное, что человек бинарен, в нём есть и то, и другое.
Те, кто обрушили Советский Союз, послали в наше общество, которое почему-то к этому было готово, два главных мессиджа.
Мессидж #1 состоял в том, что, знаете ли, ваше первородство настолько тухлое, что дальше некуда! Сталин убил десятки миллионов людей, а вместе они убили чуть не сто миллионов людей. Каждый день убивали, ели вас живьём, унижали, топтали, договаривались с Гитлером, творили чудовищные дела, ни одной живой молекулы чести и совести на вашей истории нет. И если вы будете держаться за это первородство – вы сумасшедшие.
Это был первый мессидж. И за время передачи "Суд времени" я очень хорошо понял, как он был организован. Это довольно забавно, и я считаю, что тут есть о чём поразмыслить.
Американцы, не будь дураками, заказали своим нормальным, вменяемым, не слишком талантливым, но достаточно добросовестным исследователям идеологически ориентированные исследования по каждому эпизоду нашей советской истории. По стахановскому движению, по началу войны, по коллективизации, по чему угодно ещё, по всему! Это был широкий спектр среднеоплачиваемых исследований, которые исследователи провели в меру добросовестно и в меру тенденциозно, потому что им была задана эта тенденциозность. Они должны были каждую молекулу нашей истории разделать, как бог черепаху, то есть дискредитировать – достаточно убедительно, на основе фактического материала.
Они это сделали, и это легло на полки. И если б оно лежало на полках, ничего бы не было. В сущности, мы тоже занимались американским империализмом, критиковали его сколько угодно. Но! Это всё не осталось на полках, это всё перешло в наш спецхран и стало функционировать под рубрикой "Для служебного пользования", малой серией, не важно как ещё. Зависело от того, что это были за произведения – Коэн, Конквист, Бжезинский – и т.д., и т.п. Всё это существовало для некоего круга, который должен был знакомиться с буржуазными теориями и с тем, как они наводят тень на наш плетень – дабы лучше вести идеологическую информационную войну. Среди этих людей были фрондёры, то есть люди в погонах или с соответствующими допусками и при довольно высоких политических функциях, и при этом давно уже относящиеся весьма скептически к советской истории и советскому обществу. Не говорю, что эта история и это общество не давали к тому определённых оснований, но сейчас не в этом дело. Такие люди были, и я их называю "фрондёрами" – фрондёрами в погонах или фрондёрами при определённом общественном положении. И они это всё читали. Не скажу ксерировали, потому что тогда было "не модно", но каким-то образом давали с этим знакомиться своим друзьям-диссидентам. И рано или поздно вся эта литература, переведённая на русский язык, чаще всего нами, и доставленная сюда тоже чаще всего нами, становилась достоянием диссидентских кухонь, где ее десятилетиями обсуждали люди, которые уже окончательно разорвали отношения с советским обществом по тем или иным основаниям. Не буду обсуждать, насколько эти основания были глубокими, насколько поверхностными, насколько корыстными, насколько идеальными, они были разные. Короче говоря, они разорвали отношения со своим обществом по принципу известного анекдота, как диссидент пишет объявление в газету: "Пропала собака, детка, (дальше – матерное слово), как я ненавижу эту страну!"
Так вот такие диссидентские круги собирались действительно на кухнях, которые назывались диссидентскими, они могли уже находиться как в отказе или под преследованием власти, но в начальном периоде, так и в достаточно комфортном положении. В любом случае, они подолгу всё это обсуждали. Обсуждали детально, подробно, накапливая этот яд ненависти, как бы обучаясь на этих книгах, запоминая всё, что там находится, в основном факты, факты, факты, которые им казались убийственными, неоспоримыми и всё прочее. Так постепенно формировался наш отечественный диссидентско-фрондёрский дискурс. То есть объём определённой литературы по каждому элементу истории, который обсуждался и проговаривался в достаточно узких кругах. Ради бога, он мог проговариваться до Второго Пришествия, это ничего бы не меняло.
Но! Произошло следующее: как только началась перестройка, немногочисленные высокие партийные функционеры, которые её замыслили (а в сущности один человек – Александр Николаевич Яковлев), осуществили следующий приём – они соединили диссидентов с уже проработанным ядом, с этим проработанным контентом или дискурсом, потому что уже все эти знания были не только выучены наизусть, но и оформлены в определённые идеологемы, в определённые интеллектуальные комплексы. Они всех этих самообразовавшихся и отточивших на диссидентских кухнях свою злость и аргументированность людей соединили со средствами массовой информации (которые монопольно на тот момент контролировались правящей партией). Прежде всего, конечно же, телевидением, но и не только. Таким образом, они дали диссидентам излить весь яд на общество, весь накопленный ими яд, который, опять-таки повторяю, был построен по принципу: сначала американские исследования, потом их перевод и их существование в спецхранах, потом их размещение на диссидентских кухнях, потом детальная проработка, формирование дискурса и, наконец, – вперёд!
Было ли это так смертельно опасно, что в этой ситуации общество было обречено? Никоим образом. Достаточно было разрешить нормальную демократическую дискуссию и людям, которые обладали другим представлением о процессе, а главное тем людям, которые умели разговаривать и спорить, дать возможность вести полемику – и, возможно, Советский Союз был бы спасён. А главное – население не сошло бы с ума настолько, насколько оно сошло. Крыша бы поехала не так сильно, удар был бы не так силён, это бы не носило характер когнитивного шока, не носило бы характер широкой социокультурной травмы. Травмы не индивидуальной, хотя и индивидуальной тоже, но коллективной, общественной, национальной, назовите её как хотите.
Но тем другим людям говорить не дали. Или им дали говорить на таких площадках, на которых их не слышали. Или же вместо них выдвигались оппоненты, которые заведомо могли только дискредитировать саму идею оппонирования таким замечательным интеллигентным образованным противникам, какими были диссиденты, которых выпустил Яковлев на телеэфир или в наиболее популярные газеты, которые, подчёркиваю опять, на том этапе полностью контролировались правящей партией.
Итак, удар был чудовищно силён! Никакого противодействия этому удару не было. Более того, на том этапе полемика носила заведомо тупиковый характер – потому что с одной стороны были люди, которые обладали знаниями или тем, что они называли знанием, дискурсом, совокупностью фактов, аргументов: "Вот это было на самом деле так, так и так, вот архивы, вот данные, вот факты" и так далее. А с другой стороны находились люди, которые говорили: "Злопыхатели, не смейте трогать наш советский миф, нашу замечательную легенду о стране и обществе!"
Если бы наше общество было традиционным и охраняло бы свой миф так, как католики в каком-нибудь 17 веке охраняли миф о непорочном зачатии, то есть на любое оскорбление своих святынь отвечали бы просто ударом, так сказать, выхватываемой шпагой, то, возможно, в этом бы не было ничего страшного. Но наше общество было уже модернизированным, современным, оно не сакрализировало свои мифы и не готово было подобным образом их защищать. Оно хотело не мифов, а правды. И как только сторонники Советского Союза и советского общества начинали говорить о том, что вот, де мол, у нас есть священное, у нас есть мифы, [их противники] говорили: "Подожди, подожди, а может, на самом-то деле, всё было пакостным? Может, ты нам просто врёшь? Может быть, это идеологическая мулька?" и т.д., и т.п.
Таким образом, произошёл колоссальный непоправимый фантастический разгром, который начался, по-видимому, всё-таки где-нибудь в году 86-м, либо в конце 86-го – начале 87-го, и закончился в 90-м, 91-м. Это был недолгий период, который определил безумно многое в нашей истории. Потому что за это время широчайшим общественным слоям было доказано, что их первородство – тухлое, порченное! И свои это признали. Свои нашего общества, наши соотечественники. Я видел это, я являюсь очевидцем, я участвовал тогда в дебатах, на "горячих линиях" на московском телевидении или на каких-нибудь открытых площадках. Я видел людей с поведёнными глазами, которые уже приняли в себя дозу этого диссидентского яда, и которые просто сходили с ума от злобы, ненависти, разочарования, от ощущения того, насколько они обмануты, как им вешали лапшу на уши так много лет, и как на самом деле всё это было.
В оправдание своих соотечественников могу сказать, что по ним ударили очень сильно. По ним ударили так сильно, как никогда. И если бы, повторяю, не монополия правящей партии, которая это преступно сделала и которая здесь во всём виновата, конечно, в первую очередь, ибо всегда виноват тот, кто властвует. И если бы одновременно с этим была бы свободная равноправная дискуссия, которой тоже не было, и тоже благодаря правящей партии, которая её не допускала. Если бы это всё было в нормальных демократических формах полноценной равновесной дискуссии, то, возможно, наши соотечественники не были бы так сильно травмированы и деформированы. Но это было так, как это было. В этом смысле история не имеет сослагательного наклонения. Это уже произошло! Сознание было взорвано! Этим страшным ударом, этим первым мессиджем.
Но был и второй мессидж, ничуть не менее важный. Он заключался в следующем, этот мессидж #2: "А зачем вам вообще нужно первородство?! Однова живём! Мы живём сегодняшним днём, дайте пожить! Откуда все эти бредни о том, что необходимы какие-то идеалы, что нужна жертвенность, что мы должны жить какими-то смыслами? Да не этим живём!"
Помнится, у Шмелёва была статья "Идеалы и интересы", если мне не изменяет память. В любом случае, таких статей было очень много, и идеалы были вообще – вообще! - дискредитированы. Очень сильно, всеми возможными способами – осмеянием, дискредитированием. Не только конкретно советские идеалы, но идеалы вообще! Американская мечта никогда не отменяется, она всегда существует – и как американская миссия, и как многое другое. Русским с этого момента сказали, что ни миссии, ни мечты быть не должно вообще. Не только советской, которая "ложна и порочна, ужасна и омерзительна", но и вообще никакой! Жить надо интересами, то есть вот этой самой чечевичной похлёбкой. Эрих Фромм называл это "гуляш", но вот мне ближе термин "чечевичная похлёбка".
Оба эти мессиджа проникли в сознание наших соотечественников, огромного количества соотечественников, и в итоге они отказались от своего первородства. Причём если в 91-м году, в 90-м и даже в 92-м можно было считать, что они отказались во имя демократии, свободы, права и всего прочего – то есть во имя другого идеала, что в принципе является допустимым. В конце концов, что такое революция 1917 года? Один идеал (православной империи, креста над Святой Софией, православной симфонии и всего прочего) меняется на другой идеал (коммунизм). Идеал на идеал – это такой бартер, такая рокировка.
Это и есть История. Она каждый раз зависает над бездной потому, что каждый раз обрушение одного идеала тяжелейшим образом травмирует общество, но тут же другой идеал заменяет этот идеал, и что-то устанавливается.
К 93-му году стало ясно, что наши соотечественники в значительном количестве поддержали Ельцина, уже поняв, что они обмануты. Уже имея некий символ в виде Белого Дома, над которым были подняты все знамёна, включая красное. Уже зная, что Ельцин к этому моменту нарушил право и выпустил указ 1400, который был заведомо неправовой. Они всё равно не поддержали ту сторону. Некоторые ссылались на то, что это какой-то там неприятный чеченец Хасбулатов. Это полная чушь – потому что не Хасбулатов управлял, а управлял Верховный Совет, избранный самими этими гражданами, которые могли, в конце концов, его потом переизбрать, и большинство в котором составляли люди с очень разными убеждениями, как некоммунистическо-патриотическими, так и отчасти коммунистическими. Поэтому эти все адресации в адрес Хасбулатова совершенно не имеют никакого права на существование.
Граждане просто поверили, поверили тому, что Ельцин сказал, что он ляжет на рельсы, если рынок и вообще реформы не наполнят это корыто очень вкусной чечевичной похлёбкой. Гораздо более вкусной похлёбкой, чем та похлёбка, которую предлагал советский во многом, действительно, аскетический и скудный строй. Граждане в это поверили – и в этот момент завершили, оформили, подвели черту под этапом, который называется метафизическим падением. Ибо смена первородства на чечевичную похлёбку и есть такое метафизическое падение.
При этом я должен сказать, что интеллигенция, которая в этом участвовала (и не просто участвовала, а фактически науськивала граждан, двигала их этим путём) совершила нечто чудовищное. Ибо она действительно к мессиджу #1, согласно которому советское первородство порченное, добавило мессидж #2, согласно которому идеалы – это вообще фуфло.
Ни одно общество, если оно хочет существовать, ни одна власть, если она хочет властвовать, никогда не рубит сук, на котором сидит. Она не уничтожает Идеальное вообще. Уничтожая какое-то исторически обусловленное Идеальное, например, советское (или досоветское), она тут же вставляет на его место другое Идеальное. Отсюда Ленин, который мучительно рассуждал, от какого наследства мы отказываемся, а от какого не отказываемся. Потому что он понимал, что от всего даже отказаться невозможно, поскольку тогда не сумеешь никуда вставить эти свои новые идеалы – они не срастятся. А если они не срастятся немедленно, если не возникнет нового идеального содержания, то ты обществом управлять не можешь, власти быть не может, не может быть легитимности, не может быть ничего! Есть только полузвериное стадо, растерянное и беспомощное, которое не способно быть опорой никакой власти.
Итак, в этом смысле интеллигенция совершила двойное преступление. Она, во-первых, действительно огульно дискредитировала то, в чём не разобралась (я имею в виду советское общество). Во-вторых, она дискредитировала Идеальное вообще. Дискредитировав его, она и себя лишила будущего, потому что она оказалась не нужна. Интеллигенция была жрецом идеального. Если она отказалась от идеального, то зачем она нужна вообще? И власть, власть обрекла на жалкое прозябание, потому что опереться на безыдеальное общество невозможно, можно только плыть вместе с ним по какому-то страшному течению. Это даже не река Стикс, эта бесконечно вонючая, зловонная речка, которая постепенно-постепенно течёт в какие-то канализационные поля, а не даже в поля Аида или в Элизиум. Нет, она течёт в нечто гораздо более стыдное и страшное. И можно только лавируя плыть по этому течению. Вот что было сделано.
Итак, с того момента как это было сделано, а это было окончательно сделано, конечно, в 93-м году (91-й тут не могу считать окончательной вехой просто потому, что была вся неоднозначность фактора Горбачёва, фактора растерянности, непонятность будущих перспектив, частичная незаконность действий ГКЧП и многое другое, там была неопределённость). В 93-м году была полная определённость, но к Белому Дому пришло не пятьсот тысяч человек и не триста тысяч человек, а сорок-пятьдесят тысяч, что бы кто ни говорил.
На расстрел [Белого Дома] смотрели достаточно хладнокровно. После расстрела оказалось растоптанным всё – право в его демократическом понимании, демократические выборы в том подлинном смысле слова, который мог бы как-то ассоциироваться со свободой, а свобода величайшая ценность. И уже было понятно, что всё это сделано только ради того, чтобы кто-то обогатился, и после этого развился вот этот самый капитализм, ради которого это всё и делалось.
Но ведь это делалось не ради капитализма как такового, потому что никто же не воспринимал в этот момент капитализм уже как нечто идеальное. Я подчёркиваю – идеальное рухнуло! Это делалось ради каких-то конкретных приобретений, именно материального характера. Ради большего просперити (процветания), ради большего количества чечевичной похлёбки, которая окажется в корыте. Граждане, отбросив первородство, совершили метафизическое падение, и этим завершили первый этап своей мистерии.
Но возник второй этап. Этап расплаты. Потому что когда ты продаёшь первородство за чечевичную похлёбку, то потом начинает медленно или быстро исчезать эта чечевичная похлёбка. Так действует князь мира сего... Хозяин времени тьмы. Он именно таким способом – в этом его суть – разбирается с теми, кто отказался от идеального.
Почему же граждане считали, что они каким-то образом получат больше чечевичной похлёбки? Если, скажем, советское общество давало некий X этой похлёбки, то почему граждане считали, что её будет больше?
То, что я здесь назвал метафизическим падением, для людей, которым не близка религиозная терминология, может быть названо регрессом, сбросом, социокультурным падением или инволюцией. Эти все слова уже не имеют строго религиозного смысла, они имеют другой смысл и очень сходный, очень сходный. Если действительно считать, что суть в этом, что отказ от идеального, вот этот слом, вот эта катастрофа общественного сознания порождает регрессивный процесс, а я в этом убеждён, вижу это каждый день и не могу в своих прогнозах, оценках или рекомендациях исходить из чего-нибудь, кроме того, что я вижу. Я буду страшно рад обмануться. Я буду очень рад, если процесс не так неблагополучен. Потому что единственное, чего я хочу, – это жить в стране, которая не превращается на моих глазах в место одной из самых главных катастроф ХХI века, и жить в ней вместе с другими, работать. Мне вполне достаточно, если бы я просто ставил спектакли и радовал ими зрителей. Если я ещё могу при этом издавать журналы, разговаривать с людьми по масс-медиа и прочее, то это абсолютно наполненная жизнь, и никакого другого типа жизни мне здесь не нужно. Вопрос заключается в том, что просто эта катастрофа естественно пройдёт по мне – так же, как и по всем остальным гражданам. И всё, что мне хочется, – это её избежать. Но если я вижу, как дело к ней идёт, то закрывать на это глаза и говорить: "Нет, нет, это не катастрофа! Не катастрофа, не падение, а что-то другое. Это не сброс, не регресс, а что-то совсем другое – происки мафии, козни ЦРУ и больше ничто".
Я не говорю, что ЦРУ не участвовало в процессах, которые здесь происходят, и не говорю, что мафия не захватила отчасти власть, превратившись уже давно во что-то другое, гораздо более страшное, чем мафия. У нас нет мафии и нет коррупции, у нас есть новые формы социально-политической организации общества. Конечно, всё это есть, но это не есть окончательный диагноз. Это есть компоненты произошедшего.
Сутью же, ядром произошедшего является, с моей точки зрения, вот эта метафизическая катастрофа падения. Когда она произошла, завершилась первая часть мистерии. Начался регресс. Но граждане-то твёрдо считали, что если они сделали это... продали это. то теперь они получат что-то взамен. И им было важно понять, что же они получат. Что они получат вместо X советского потребления – скромного, далеко не идеального, скудного, в чём-то не лишённого унизительности (очередей и всего прочего)? Они должны были получить больше, чем X. За счёт чего?
Я уже сказал, что происходящее, являющееся метафизическим падением, для человека, который мыслит духовными категориями, может быть названо "регрессом", "сбросом" или "инволюцией". Так вот, в процессе инволюции особь, которая начала двигаться по пути инволюции или регресса, или коллектив, который начал двигаться по этому пути, или макро-коллектив, именуемый "нация", "общество" и так далее – любое такое сообщество или индивидуум, начав двигаться по этой траектории, мыслит для себя любые приобретения как отказ от обременений. Где в итоге – при очень глубокой инволюции – обременением может оказаться всё что угодно. Больной, а то и здоровый ребёнок, больная, а то и здоровая жена, всё что угодно! Старик-отец, старуха-мать, всё что угодно! В пределе – всё что угодно, если человек начал падать, то есть двигаться, встал на путь инволюции. А граждане мыслили некими скромными отказами от обременений.
Первое, от чего они хотели отказаться, и считали это очень разумным, – это от того, чтобы кормить разного рода братские страны – Кубу, Анголу или, например, страны Варшавского договора. Пресловутая поговорка "Куба – си, мясо – но" отскакивала от зубов наших не только диссидентствующих, но и вообще скептически настроенных по отношению к происходящему граждан только так. "Давайте, - сказали граждане, - раз уж мы не строим коммунизм во всём мире (то есть мы отказались от первородства), давайте-ка теперь откажемся от того, чтобы кормить Кубу, Анголу, СЭВ и всё прочее, и мы получим к X некий Y. Потому что мы, освободившись от этого обременения, можем все средства направить на потребление. И у нас потребление станет больше!". Как говорят математики, X+Y больше, чем X. Вроде всё логично.
Второе – оборона, военно-промышленный комплекс. "Давайте, - сказали граждане, - если уж мы не воюем с Америкой за коммунизм, у нас нет с ней идеологического конфликта, а также всего другого, давайте не будем создавать такой военно-промышленный комплекс, такую армию, чтобы она так сверхдержавно поддерживала наши интересы аж на Кубе и бог знает где, в Никарагуа или неизвестно где ещё... В Афганистане... Давайте это всё обременение по крайней мере уменьшим, и за счёт этого некое Z, взятое за счёт уменьшения этого обременения, тоже пустим на потребление. X+Y+Z ещё больше X! Намного больше X! Смотрите, как мы уже движемся к своему счастью чечевичной похлёбки!".
И вроде бы эти первые два шага были логичны в том смысле, что вроде сними эти обременения, направь их на потребление, купи шмоток, продуктов и чего-нибудь ещё, и действительно окажется больше!
Но граждан соблазнили на третий шаг. Им сказали: "Нужно сделать ещё один шаг ради увеличения чечевичной похлёбки, причём радикального. У нас неэффективная экономика, неэффективное советское государство, весь этот "совок" производит очень мало! Он неэффективно производит, он неспособен наполнить прилавки, произвести очень много разного рода продуктов, он на это не способен! Давайте заменим его на наш капитализм! Тогда вместо X наш капитализм произведёт 100 X! Да, он возьмёт себе 70 X. Потому что богатые должны быть богатыми, потому что он не будет иначе работать. Но 30-то он оставит нам! Мы в 30 раз повысим своё потребление за счёт только одного действия – мы быстро построим капитализм!". Или, как говорил Ельцин: когда заработает дремлющая рука рынка, дремлющие силы! Мне так и виделись гекатонхейры. их так звали, кажется, в Греции, такие сторукие существа, которые сейчас заработают, и "пойдёт уж музыка не та, у нас запляшут лес и горы"! Граждане согласились и начали строить капитализм, причем, поскольку им 100 X захотелось быстро, то они решили построить его в несколько лет.
Мы много раз спрашивали их (можете прочитать мои ранние книги, подобные "Постперестройке", или статью "О механизме соскальзывания"): с какой стати в стране, где законные накопления ничтожны, где даже академик или крупный юрист не может накопить за свою жизнь больше ста тысяч рублей, с какой стати в такой стране сформируется нормальный капитал? Кто купит эти заводы и фабрики? Магазины и спортивные залы? Кто это всё купит?! Было сказано тогда же: "Да, это купит мафия! Цеховики, мафия. Ну, во-первых, поскольку все "совки" – люди нездоровые, то все "антисовки" – люди здоровые, поэтому они-то и есть соль земли нашей. Во-вторых, не важно, что они преступники. Они, когда купят, станут хорошими!"
То есть фактически была дана санкция на построение не капитализма вообще, а на ускоренное построение криминального капитализма. Который и построили! И который, оформившись, вовсе не захотел отказываться от своей криминальности и никогда от неё не откажется! Если был наихудший способ построения капитализма в России. Я-то считаю, что построение капитализма в России вообще дело довольно дохлое. Если этот капитализм сдал все позиции в 1917 году, в феврале, когда состоял из действительно совсем не худших и достаточно честных людей, много жертвующих на культуру, науку и на всё остальное, если он тогда не выдержал политически, то тут есть много вопросов о том, в какой степени Россия с капитализмом сочетаема в принципе. А также есть вопросы о том, каково будущее капитализма в мире. Вопросов очень много, мы подходим к концу классической капиталистической эпохи или эпохи Модерна, и это тоже видно.
Но, в любом случае, наихудший способ построения капитализма был такой, и именно он был выбран гражданами. Он один! Потому что хотелось быстро-быстро! Как говорится в фильме "Вокзал для двоих": "Быстренько, быстренько, сама, сама, сама!"
Итак, создали эту зубастую зверюгу под названием "данный капитализм". Зверюга сначала (или одновременно, вам, может, будет так лучше) съела всё, что съедали братские страны, то есть Y. Потом съела то, что съедали армия и ВПК, то есть Z. А потом взялась за X, который остался у населения. И она жрёт этот скудный советский X! Она его сожрала до 0,8 X, до 0,7, до 0,5 - и она его сожрёт до конца! Граждане этой зверюгой будут съедены до конца. Ибо тот, кто отказался от первородства, чечевичной похлёбки не получит! Чечевичную похлёбку будут кушать те, кто его соблазнил на то, чтобы он сдал первородство, и в этом для меня диалектика происходящего. В этом вторая часть мистерии падения.
Окончательно граждане поняли, что их дожирают до костей буквально сейчас! Я не знаю, почему они это понимали так долго. Может быть, им сначала казалось, что всё дело в каком-то переходном периоде, а потом будет лучше. Может быть, потом казалось, что всё дело в том, что у них такой плохой правитель или такое плохое правительство. Дело не в правителях. Вообще бесконечное обсуждение правителей дело тяжелое и бесперспективное, потому что в данном случае речь идёт о классе, об опорной базе, о макро-социальном псевдосубъекте, который это всё делает, и который выдвигает тех или иных ставленников. Эти ставленники оказываются в сложнейшем положении потому, что, с одной стороны, им всё-таки приходится хоть в какой-то степени считаться с народным мнением (порвут-то не макро-социальный субъект, не класс этот в целом, а их конкретно), а, с другой стороны, они полностью должны опираться на этот класс и выражать его интересы.
Итак, вопрос в качестве этого класса. Он ничего не произвёл. То есть совсем ничего! Это не значит, что все эти люди, которые сейчас загребают миллиарды, не выдают на-гора какие-то продукты. Они их выдают. Те же, которые создавали в Советском Союзе. Ту же нефть, тот же алюминий и т.д., и т.п. В тех же количествах. Наладив как-то заводы, подремонтировав их. Но они не создали ни сверхчистого кремния (или циркония, или германия), ни каких-нибудь новых микросхем, ни каких-нибудь суперпрограммных продуктов, ничего этого они не создали. Как и не создали они и качественно нового индустриального производства. Нет ничего. Говорят, что были плохие самолеты, плохие машины и плохие вагоны и паровозы. Но теперь нет никаких, кроме купленных за нефть и всё прочее. Просто никаких!
Это суть данного класса! Это его природа, это его неотменяемая социальная онтология. Он так – это его генезис – он так произошёл, он на это запрограммирован, он таков по своей сути. Когда граждане поняли, что он их начинает жрать до костей? Поняли они это по реальности, которая оформилась. Суть-то заключается не в том, что она сейчас более страшна, чем была. А в том, что она сейчас оформилась, и видно, как она неумолимо движется в строго определённом направлении – вот в этом, ни в каком-то другом. Граждане это поняли на шкуре, когда их реально стали кушать.
Я много раз спрашивал своих друзей, которые ведут наиболее скромный образ жизни, ограничены в средствах, или кого-то из работников своей организации, которые в силу наличия большой семьи или меньшей зарплаты должны экономить: "Сколько надо, чтобы здоровый, сильный, нормальный мужчина средних лет дома поел три раза в день, как полагается, – с мясом, овощами, фруктами, молочными продуктами и всем остальным?"
Люди называют разные цифры. Кто-то говорит 300 рублей, кто-то 400, кто-то говорит 500 рублей в день. О`кей, возьмём среднюю цифру, пусть 400, и пусть я даже ошибаюсь, хотя посчитать это нетрудно, и каждый может это сделать сам. Помножим это на 30 дней, это будет 12 тысяч. Дальше начинается ЖКХ, плата за которое непрерывно растёт, дальше начинается транспорт, дальше начинаются неотменяемые расходы. Вы же должны постирать свою одежду, не только купить её, ещё и купить стиральный порошок, а также запасные части для стиральных машин, а также, возможно, новую машину, если она сломается. Вы же как-то всё это должны делать!
Постепенно получается из этих расчётов, что самый скудный средний образ жизни (да, не бедственный, а такой вот уныло-допустимый образ жизни) в том, что касается питания, одежды и общественного транспорта – это что-нибудь в районе 20-25 тысяч рублей в Москве. Значит все, кто получает меньше, уже проиграли необратимо! Необратимо раз и навсегда по отношению к советскому X. Эти, у кого меньше 25 тысяч, у них уже меньше, чем было X, которое равнялось 200 рублям советского времени.
Теперь есть люди, у которых меньше. Кроме того, представим себе, что у этого человека есть дети. Далее представим себе, что ему надо. я не скажу – сделать сложную операцию, а просверлить дырку в зубе. Далее представим себе, что ему надо отдыхать, о, ужас! Или представим себе, что он должен дать детям образование. Тогда он проиграл уже тотально! И он это понимает. А у него есть ещё одна проблема, которая вообще в этой ситуации нерешаема. Это жильё.
У меня есть хороший друг, который очень верно и вопреки всем тяготам и лишениям служил в армии, дослужился до высокой должности, работал в Генеральном штабе, жил в арендуемой коммунальной квартире. И, наконец, озверев от всего этого, а также от того, что ни его способности (а он оказался кандидатом наук, окончил аспирантуру и защитился на философском факультете МГУ, перед этим кончал разного рода ВУЗы, писал книги совсем неглупые), что не только он не может это всё реализовать, но он не может даже просто честно служить – по причинам, всем понятным. Он ушёл в крупную, очень крупную бизнес-группу и получил очень высокую зарплату, которую, будучи человеком, правильно организованным и экономным, большей частью собирал. И, наконец, накопив, купил себе двухкомнатную квартиру и вместе с женой страшно обрадовался.
У них двое детей. Через какое-то время сын его привёл в эту квартиру жену, а дочь привела мужа, родились дети, возникла двухкомнатная квартира на три семьи. Другу надо купить две квартиры, пусть дешёвые, – для сына и для дочери. Это сумма, превышающая полмиллиона долларов, которую этот друг уже никогда не получит.
Значит, оказалось, что проиграло не 90% населения, а 95%, а, возможно, и больше. Непонятно, где группа, которая по чечевичной похлёбке выиграла? Она очень мала.
Любая революция для того, чтобы сделать реставрацию необратимой, осуществляет очень простые вещи. Она что-нибудь такое даёт народу, что потом народ назад не отдаст. Великая французская революция дала землю крестьянам и Наполеоновский кодекс, т.е. какие-то права, сломавшие сословные перегородки. И кто потом ни приходил после того, как Наполеона отправили на Эльбу, а потом на Святую Елену, какие бы это ни были реставрационные силы, они это уже назад вернуть не могли. Потому что они понимали, что народ это не отдаст никогда.
Революция 1917 года тоже что-то дала и каким-то образом закрыла дверь реставрации. Я хочу спросить: что, даже в плане чечевичной похлёбки, дала данная социальная трансформация? Вот что?.. Говорят, что она дала право ездить за рубеж. Кому?.. На передаче "Суд времени" выступала учительница, которую мы пригласили из Томска. Она получает 8000 рублей. Восемь тысяч! Она не сможет съездить даже из Томска в Омск. Мы в Москву её приглашали на свои деньги потому, что она не могла за это заплатить, для неё это как сон был, как абсолютно фантастическая возможность. Она может поехать за границу? В Париж? В Лувр? Вы не смешите людей! Про кого вы говорите? Про себя? "О чем может порядочный человек говорить с наибольшим удовольствием? О себе!"
Так сколько таких? Я могу ездить по миру, как угодно, и я езжу по миру, как угодно, но я принадлежу к 3% своих сограждан или какому-то другому количеству процентов, которые никоим образом не могут говорить от лица других. Что ещё получили эти люди? Что? Открытую социальную перспективу? Какую? Что получили учёные, инженеры, педагоги, то есть группы, которые в любой стране мира, включая Египет и чуть ли не Анголу, всё равно живут лучше остальных сограждан? Они получили счастье, эти группы, которые сами волокли на себе всю эту перестройку? Они получили "счастье" жить хуже других! Заведомо хуже! И они знают про это. Удар был нанесён по ним.
И после этого мы говорим о модернизации? Мы будем создавать отдельные точки, твёрдо зная, что мы недофинансировали науку, образование, инженерный комплекс раз в 10-12? О чём мы говорим?.. О каких приобретениях? Для кого?.. Для людей, которые раньше хоть по стране могли ездить, а теперь из Томска в Москву не могут приехать? Для кого?..
Люди это постепенно осознают. Это осознание рождает недовольство. Очень мягкое, вялое, беспомощное, но массовое! Это недовольство носит сугубо социальный характер. Оно связанно с тем, что ясно, что взамен советского X получили меньше, а получат ещё меньше, чем было. И теперь становится ясно то, что в принципе надо было бы обсудить научно, но когда-нибудь в другой раз. Что такое общественные фонды потребления? Сколько же реально из общественных фондов потребления получал советский человек? Мои расчёты могут быть неточными, и я знаю, что многих они приведут в глубокое возмущение, но я-то считаю, что советский человек из общественных фондов потребления получал, переводя на современные деньги, не меньше 3000 долларов в месяц. Можно обойтись без общественных фондов? В каком-то смысле можно. Ну, тогда отдайте этот минимум, а не выдумывайте какой-то фантастический прожиточный минимум, очень напоминающий цифры из Освенцима. Какие-то там 5000 рублей, на которые должны жить люди. И что они должны есть, как они должны воспроизводиться, каким образом они должны оплачивать расходы – непонятно.
Общественные фонды потребления – это и был социализм. Реальный, живой, грубый и неловкий, но он был. Советское предприятие, о котором много говорили, и которое хаяли, как только могли, оно ведь было не только предприятием. Там были профилактории, санатории, пионерлагеря, какие-нибудь подшефные совхозы, там строилось жильё, там происходила масса всего. Это был очень сложный социальный организм, но мы же его не обсудили. Как только его уничтожали! Этот организм сопротивлялся все 90-е годы. Все 90-е годы красные директора, которые уже встали на путь приватизации, больше всего боялись за социалку. "Социалка, социалка, социалка!" – любой ценой пытались её сохранить. Как только это исчезло – о чём говорит бюджет? Бюджет ни о чём не говорит.
Вопрос же не в бюджетной сфере, вопрос во всей этой гигантской производственной сфере, которая охватывала всю страну. В стране был определённый материальный уклад. Конечно же, мне лично ближе не материальный уклад, а нечто другое. Я, например, аскетизм советский очень даже ценил. Я не понимаю, почему этих шмоток должно быть бесконечное количество, и они должны быть в каком-то невероятном количестве видов, разновидностей, почему от барахла все должно ломиться. Ну, есть несколько типов костюмов, ну, есть у тебя три-четыре пальто, ты, надел и пошёл. Тебе они не нравятся? Пойди к портному. Да, это будет чуть-чуть подороже, но ведь чуть-чуть.
Мне нравилось то, что на Чернышевской улице, где я жил, было четыре кинотеатра, и в каждом из них шли какие-то фильмы, между прочим, иногда далеко не плохие. Да, там было меньше кафе, но никогда не понимал, почему всё надо превратить в место, где все непрерывно жуют? Жуют и покупают, жуют и покупают? Почему это всё?.. Как можно настолько, так сказать, "очечевитить"?! Мне это не нравится! Я не хочу навязывать эти взгляды остальным согражданам. Сограждане же отреагировали на потерю "чечевицы".
Но поскольку перед этим сограждане отказались от первородства, то человек, который отказался от первородства, сломан! А сломанный человек бороться за своё материальное благополучие не может, как и ни за что другое. Он сломан и потому обездвижен. Отсюда гигантский паралич социального действия. Александр Николаевич Яковлев, который говорил о сломанном хребте, знал толк в метафорах. Он выбрал метафору точную. Существо с переломанным хребтом не может рукой, сжатой в кулак, отразить атаку на него. Оно еле шевелится, а, может быть, не шевелится вообще. Может быть, оно только мычит: "Мммммээээ, ммээ, мэ!". Оно и говорит, то существо: "Не хочу!"
Но ведь этого недостаточно для того, чтобы сделать необратимое обратимым. Эту мистерию каждый из вас может лицезреть два раза в день – утром и вечером, когда он выдавливает из тюбика зубную пасту. Её выдавить очень легко, но назад она не всасывается.
Но главное-то заключается не в этом, а в том, что до тех пор пока мы не обсудим проблему с первородством, всё, что мы делаем в том, что касается чечевицы, все эти негодования по поводу того, как [она] уменьшается, не стоят и ломаного гроша.
С одной стороны, это живая страшная трагедия огромного большинства наших сограждан. Это социальный нагнетаемый ад, в который их опускают.
С другой стороны, сограждане же должны признать каким-то образом, что они в этом участвовали, что весь этот переход осуществлялся в условиях максимальной для России демократии, максимального реального волеизъявления. Да, оно было невелико. Да, большинство проголосовало за Советский Союз, а Советский Союз разрушили. Но ведь возможности выйти и протестовать против этого разрушения были! И никто бы сразу в чёрные воронки не посадил. Или нет? Или это не так?
Давайте-ка это всё-таки обсудим подробнее – вот этот главный вопрос о первородстве, который с какой-то лёгкостью отдала историческая личность, которую мы все любим: наша страна, наше общество, наш народ. Если мы этот вопрос не обсудим, мы путей выхода не найдём.
