Симферопольский Форум: Симферополь и Крым в Великой Отечественной - Симферопольский Форум

О скорбном месте рассказал местный житель Анатолий Матвеев. Он надеется, что после того, как председатель Верховного Совета автономии призвал крымчан сообщать о неизвестных захоронениях времён войны, наконец, вспомнят и о тех, чья кровь пропитала землю столичного микрорайона Красная горка.

Пуля «бежит» быстрее
Этот ров такой же, как тот, что на 10-м километре трассы Симферополь-Феодосия (скорее это участки одного оборонительного сооружения), где в декабре
41-го гитлеровцы тоже казнили тысячи стариков, женщин, детей - в основном крымчаков, евреев. О них тоже долгое время не вспоминали, кажется, даже в послеоккупационных подсчётах потерь не говорилось о тех почти четырнадцати тысячах павших, разве что немногие чудом выжившие с болью в сердце потом проходили той же дорогой, что и шедшие на расстрел - дорогой памяти. В восьмидесятых ров на 10-м километре осквернили нелюди, позарившиеся на золотые зубные коронки, что не успели вырвать у жертв фашисты. Читали поэму «Ров» Вознесенского? Она об этом. К счастью, нашлись люди, добившиеся защиты «поля памяти». Теперь на нём - обелиски. На другом месте расстрелов - участке противотанкового рва на Красной горке (район севернее Москольца) - нет даже мемориального знака. Анатолий Матвеев бьётся с равнодушием и беспамятством окружающих уже не один десяток лет, стараясь привлечь внимание к захоронению.
- Крохотная искорка надежды появилась, когда крымские власти приняли программу «Найти солдата», - рассказывает симферополец. - И когда 15 августа ваша газета опубликовала обращение Анатолия Гриценко, в котором он говорит о необходимости «восстановить справедливость по отношению к павшим, незаслуженно забытым», просит откликнуться «свидетелей расстрелов, тех, кто знает о неизвестных захоронениях». Вдруг, наконец, вспомнят о расстрелянных на Красной горке, почтят их память!
Пока же вспоминает, пожалуй, только он, когда позволяют силы, приносит к противотанковому рву букетик цветов и палкой старается подвинуть многочисленные пластиковые бутылки, ошмётки строймусора и иного хлама - чтобы не «давили на место, где лежат останки взрослых и детей».
- Их привозили на расстрелы в нескольких бортовых машинах, в сопровождении мотоциклов с закреплёнными пулемётами. С весны 42-го почти два года мы с дедом Фролом Андреевичем были свидетелями страшной картины. Неподалёку от рва, там, где позже построили корпуса «Крымавтогаза», у некоторых красногорцев были крохотные огороды - сажали семечки, кукурузу, картофельные очистки, что выбрасывались с фашистской кухни. Время было голодное, а так хоть какое-то подспорье. Участочек был и у нас, оттуда с дедушкой, прижавшись к земле, и наблюдали весь кошмар. По несколько раз в день приходили машины, и падали в ров люди, сражённые очередью. Их забрасывали землёй военнопленные - поняли это по изношенным гимнастёркам.
А потом и этих военнопленных расстреливали, а землю подрывали гранатой, чтобы присыпало новые жертвы. Однажды в «душегубках» привезли трупы, сбросили в ров и чуть присыпали. Детские тела! Как-то один из привезённых на расстрел бросился бежать в плантации чайных роз (они росли на месте нынешнего самозахвата), но упал лицом в цветы: пуля «бежит» быстрее. Мы с дедом долго не решались подойти ко рву - фашисты могли нагрянуть в любой момент, но всё-таки рискнули. Знаете, я - мальчишка, одиннадцать исполнилось, кажется, даже чуть поседел от ужаса: из земли виднелась рука, пальцы едва шевелились. Жаль, помочь этим людям мы ничем не могли. Даже откопать, вытащить, может, кого раненного, но ещё живого, не в силах были: слишком часто ко рву приезжали фашисты и церемониться бы не стали. С тех пор не покидает меня боль за тех погибших, заброшенных.
Долгое эхо войны
О войне Анатолий Гурьевич не может рассказывать без слёз, многое довелось увидеть, узнать, пережить мальчугану с Красной горки. В первый день оккупации Симферополя - 2 ноября 41-го фашисты нарисовали на воротах их дома цифру «4», и семья с ужасом ожидала, что расстреляют то ли в четыре утра, то ли четвёртого ноября. Хорошо, что дед Фрол Андреевич, воевавший ещё в первую мировую, знал немецкий и смог выяснить: цифра - количество военных, определяемых на квартиру. Всемером Матвеевы перебрались в крохотную комнату, две большие забрали оккупанты. Дед знал подпольщика Анатолия Косухина (жили по соседству), иногда по просьбе парня прятал в специальном «гнезде» на сеновале в конюшне приходивших от партизан связных, взрывчатку. На фронте погибли родные дяди Толика - Иван и Николай, один - под Севастополем, второй - под Будапештом. К счастью, выжили ещё двое - Василий и Александр, вернулся и отец. Гурий Фролович несколько раз был ранен: на Перекопе (где, кстати, в 1920 году погиб, сражаясь с врангелевцами, старший брат Фёдор Фролович), во время Керченско-Феодосийского десанта, под Сталинградом, контуженный попал в плен, прошёл четыре лагеря, бежал, примкнул к партизанскому движению «Красные маки». Знакомых мальчишек Толика и его лучшего друга фашисты казнили за то, что голодные дети утянули несколько посылок, присланных немцам из Германии.
- Семью многие знали, - рассказывает Анатолий Гурьевич. - Бабушка Федора Мироновна, отец и дядя Василий были искусными поварами, дед - всю жизнь на лошадях, извозом занимался, дядя Александр служил в органах госбезопасности, дядя Николай руководил артелью «Красный металлист», был членом обкома партии. Когда пришли фашисты, бабушка волновалась, что найдутся предатели, выдадут семью, но обошлось. Зато нашлись иные, выдававшие семьи других коммунистов, партизан, подпольщиков. Тех женщин, детей и стариков, что расстреливали в этом рву, - о том, кого привозили на казнь, дед после освобождения города узнал от знакомых подпольщиков. Семьи, о которых я уже сказал, их, кстати, гнали, видимо, не только из Симферополя. Наши солдаты, пленённые под Севастополем, - многих держали в лагере-лазарете, что находился на углу улицы Речной. Часть персонала этого лазарета, персонала и пациентов Симферопольской психиатрической больницы. Позже читал, что из психбольницы в «душегубках» вывезли более четырёхсот больных. Основную массу нетяжёлых и неопасных главврач больницы Наум Балабан успел выписать, наверное, большинству из них это сохранило жизнь, ведь по нацистской идеологии психически неполноценные люди не могли жить. Есть хороший советский фильм «Судьба», там ещё песня - «Мы - долгое эхо друг друга», похожий сюжет: женщина - врач психиатрической клиники не бросает пациентов, которых фашисты заталкивают в «душегубки». Так поступили и в Симферополе: вместе с больными погибли дежурившие фельдшер и медсестра, не пожелавшие оставлять пациентов. Погиб и доктор Балабан - когда за ним приехали фашисты, принял яд. Уверен, что и тот фельдшер, и медсестра в этом рву лежат.
Нет «угрозы осквернения»?
Анатолий Гурьевич показывает схему Красной горки, на которой обозначил, что и где располагалось в годы оккупации и в наши дни. Широкая полоска указывает на расстрельный ров, специально нарисовал её красной пастой, словно кровь обозначил. Показывает и перечень ответов чиновников городского и республиканского уровня на просьбы увековечить память погибших.
- Отписки, - вздыхает симферополец. - Обычное дело, когда не хотят вникать. Добиваться если уж не перезахоронения, то хотя бы установки памятника тем, кто лежит в этом рву, мы начали сразу после освобождения Крыма: выслушивали, но всё оставалось нетронутым. В 44-м и первое время после войны можно было это ещё понять - Крым разорён, надо всё восстанавливать, не до жертв, видимо, было. К тому же вскрывались другие места массовой казни - совхоз «Красный», Дубки (хотя, как выяснится через несколько десятков лет, и там не все останки подняли, уверен, и до сих пор не все найдены). Но позже, сейчас - неужели стали беспамятными? Во время армейской службы бывал в соцстранах, видел, как там ухаживают за захоронениям времён войны, даже за иностранными. У нас же, победителей, потомков победителей, всё заброшено, забыто, замусорено.
Анатолий Матвеев рассказывает: в середине семидесятых, когда работал в стройуправлении УВД, строили гаражи ведомства в районе Красной горки, появилась надежда на восстановление справедливости.
- Как-то в Крым приехал замминистра МВД УССР, - вспоминает Анатолий Гурьевич. - Заехал и на строительство, получилось, что оказался я рядом с ним, разговорились. Рассказал о захоронении, он заинтересовался, распорядился направить ко рву людей. Сделали два шурфа в сотне метров друг от друга - обнаружили человеческие кости. И… засыпали до времени. Замминистра вскоре перевели на другую работу, всё опять застопорилось.
А я вновь начал вести переписку с чиновниками. То пишут, что надо уточнить схему коммуникаций, проходящих по территории. В чём проблема? Это же не секретная информация для местных властей, что её годами надо уточнять. Один раз прислали человека с металлоискателем, он определил: раз сильно зуммирует, значит, коммуникации проходят. За этим местом я уже который десяток лет слежу: нет коммуникаций. Около нынешней трассы водопроводные трубы проложены, ближе к бывшим плантациям роз - кабель, как электромонтажник знаю, поэтому и создаётся здесь электромагнитное поле, «зуммирует». Но и кабель, и трубы - в стороне от рва. Это очень легко проверить даже по документам. Или указывают, что «необходимо получить разрешение владельца земельного участка - объединения «Крымроза». Место, где проходил ров, не было территорией тогдашних плантаций, но если сейчас даже и есть у этой земли хозяин, всё равно над рвом заброшенный участок - сорняк один. А была бы память.
Ещё симферопольцу отвечают, что он «не может указать точное место расстрела, отмечая три разных, на расстоянии друг от друга».
- Ров - не колодец, - возражает мужчина, - жертв ставили вдоль всего рва, а не кучкой над одной ямкой. И территорию расстрела я могу найти с закрытыми глазами. В конце концов если мне не верят, можно, как в семидесятых, сделать несколько шурфов и проверить.
Особо поражает иной ответ: «На территории предполагаемых мест захоронения отсутствуют следы воздействия оползневых процессов, не производится выемка грунта, что свидетельствует об отсутствии угрозы осквернения данных останков. В связи с тем, что в данный момент нет угрозы осквернения захоронения, отсутствуют обоснованные причины, необходимые для проведения эксгумации и перезахоронения останков, принято решение поисковые работы и перезахоронение не производить». Мусор и сорняки, выходит, вовсе не оскверняют захоронение, память о погибших? И какая нужна «обоснованная причина», чтобы по-людски предать павших земле, вспомнить о них? Анатолий Матвеев о перезахоронении останков уже даже не мечтает: «Хоть обелиск установили бы - в годы оккупации здесь были расстреляны фашистами мирные жители и военнопленные. Цветы принесли. Ведь живём благодаря в том числе и этим павшим, они своей смертью сберегли нашу жизнь».
Здесь до сих пор видны остатки противотанкового рва, заросшего бурьяном и колючками, с кучами мусора и укатанной машинами дорогой к полю самозахвата. И от мысли, что здесь в земле неприкаянные, забытые лежат погибшие в годы оккупации, становится страшно. Красная горка хранит свою боль, а старожил Симферополя Анатолий Матвеев всё ещё надеется.
Наталья ПУПКОВА.
"Крымская правда" №159 (24742) - Суббота, 5 Сентября, 2009 г.

http://www.kp.crimea.../archive/search